Этот текст попал ко мне случайно. Его автор, прихожанин одного из московских храмов, по образованию, кажется, инженер, умер недавно. Родственники просили не раскрывать подлинное имя. Для себя и других я обозначил его как Сидорова Георгия Николаевича. Текст написан, вероятно, в начале 2000-х годов и, похоже, не был завершен. Он показался мне интересным, местами глубоким, вдохновенным, хотя сильно неровным; некоторые утверждения автора вызывают серьезные возражения. Я решился его опубликовать, увлеченный живостью, нестандартным ходом мысли, что нечасто встретишь. Мое участие выразилось в том, что я придумал названия для текста и его разделов, проверил цитаты и вставил ссылки там, где это необходимо. Сделал также несколько сокращений в местах, показавшихся мне незавершенными или вызвавшими особое отторжение. Надеюсь, Георгий Николаевич простит меня за это.
Г. К.
Г. Н. Сидоров
Размышления о судьбах Церкви
В жизни нашей Церкви произошло событие, имеющее огромное значение. Архиерейский собор, проходивший в августе 2000 года, принял решение о прославлении как общецерковных святых более тысячи православных христиан, пострадавших в период большевистских гонений. В числе канонизированных святых архиереи, иереи, монахи, миряне. Особым пунктом в постановления Собора в число новомучеников российских включены члены царской семьи: император Николай II, императрица Александра Федоровна, их дети. Хотя формально об иерархии святости в постановлениях Собора ни слова не сказано, но фактически во всеобщем восприятии именно царская семья возглавила список святых российских новомучеников. Это последнее обстоятельство не может не вызвать изумление у всех, кто знаком с реальными свидетельствами о жизни Николая II и его супруги. Свидетельства эти многочисленны, и они говорят о том, что при жизни они святыми не были. Их смерть ничем не напоминает страдание других мучеников. Их казнили не как христиан, а как политических врагов, из ненависти к царской власти. Николай II и его супруга, безусловно, страстотерпцы, но можно ли применять к ним определение «святой мученик»?
<…>
Ощущение глубокого неблагополучия, затрагивающего самые существенные основы православной церковной жизни, заставило пишущего эти строки взяться за перо. Несколько раз я откладывал это намерение, понимая, что, может быть, вовсе не мое дело — обращаться к общественности, поучать и судить о вещах, о которых не всякий иерей возьмется высказать какое-либо суждение. Однако недавно я понял, что буду наказан, если не изложу свои сомнения на бумаге. Приступая к делу, я молюсь о том, чтобы ни в коем случае не приложить к уже существующему нестроению еще большее нестроение. Однако поругание истины тревожит душу, и молчание в некоторых случаях может рассматриваться как грех.
Большинство из тех, кого мы сегодня прославляем как святых новомучеников, в начале века не предполагали своей судьбы. Век начинался благополучно, с самыми радужными надеждами на прогрессивное развитие европейской цивилизации. И в том, что касается материальной стороны дела, прогресс был достигнут: возможности человека возросли во много раз, жизнь изменилась до неузнаваемости. Но в духовной жизни, а также в истории двадцатый век запомнится как век катастроф. Сила зла проявилась в нем с такой невероятной, отрезвляющей и откровенной силой, что, пожалуй, можно сказать, что никогда прежде ничего подобного не происходило. В этом и заключается основная новость двадцатого века — не ожидаемый и достигнутый прогресс, а реальность и несокрушимая сила зла.
Отсутствие пророчеств в Церкви, которые адекватно передавали бы масштаб, конкретные обстоятельства и духовный смысл происходящих событий — тревожный знак, свидетельствующий о затемнении зрения, оскудении благодати в Церкви, ее богооставленности. Господь молчит и не посвящает даже избранных Своих в детали Своего замысла.
Если бы в начале века кого-либо спросили о религиозной ориентации России, то он, несомненно, сказал бы, что Россия — православная страна, и что большинство живущих в ней людей — православные христиане. И в самом деле, все как будто об этом свидетельствовало. Почти все жители России были крещены. В тысячах храмов, в городах и деревнях регулярно совершались богослужения, в монастырях службы не прекращались ни на минуту. Воздвигали новые храмы, писали иконы, церковная литература процветала и была всем доступна. Православные люди постились, молились, исповедовались и причащались, особо ревностные добивались священства, принимали монашеский постриг. Спокойной уверенностью дышат лица молодых людей и их жен из духовного сословия на фотографиях начала века.
Ничего этого Господь не пощадил, все смела революция, залив кровью не только Россию, но почти весь земной шар.
Почему это произошло?
Уже в начале 20-х годов российский пейзаж напоминал огнедышащий вулкан, выплескивающий лаву. Традиционная жизнь сгорала на глазах, вместе с ней уходили из жизни навсегда русские типы, запечатленные в литературе. Выяснилось вдруг, что большинство русских людей не верит в Бога. Это выяснилось еще в Гражданскую войну, когда белая армия, стоявшая, по крайней мере формально, на стороне Церкви, не получила поддержки народа. Некому было воевать за правду. В 20-е годы ни один опрос не давал более 15% верующих. (Не представляю, откуда взялась эта цифра? — Г.К.) Конечно, необходимо сделать скидку, страх был велик, да и опросы врут. Но ведь и времени прошло совсем немного: всего лишь 20-е годы. Два облика России — православный и большевистский — столь не похожи друг на друга, что невольно начинаешь сомневаться в реальности их обоих. И в самом деле, они нереальны. Православная Россия нереальна, потому что представляет собой не всю, а только часть русской жизни. Большевистская Россия нереальна потому, что игнорирует скрывающуюся в подполье веру, делает вид, что ее не существует.
Оскудение веры в России в образованном классе и простом народе отмечали со страхом еще в середине XIX века. Новый дух проявился в истории («погибельный и тлетворный дух века сего»), он создал людей со сниженной духовной чуткостью при вполне нормальных умственных способностях и коснулся не только Православия, но религиозности вообще во всех ее проявлениях. Но этот дух не есть причина, а скорее сопутствующее обстоятельство революции. Истинная причина — это реальная, ничем неукротимая ненависть, которая тлела подспудно в различных слоях русского общества, ожидая своего часа. Это нормально для истории: некоторые тенденции, которые сегодня воспринимаются как маргинальные и едва заметны, завтра приобретают главенствующее значение.
Православная церковная жизнь составляла только часть русской жизни. Ей противостояла чернота, глубину которой трудно выразить словами. Русская литература дает некоторое представление об этом. Такие произведения, как бунинская «Деревня» и толстовское «Воскресенье», адекватны революции. Они написаны во вполне благополучное предвоенное время. Но в них история двадцатого века запечатлена с почти осязаемой полнотой.
Но если мы скажем только это, то погрешим против истины. Противопоставление Церкви и мира, внешнего по отношению к Церкви, не плодотворно. Оно игнорирует тот факт, что чернота не была чем-то внешним для Церкви, но проникала в нее саму на значительную глубину. Как это понять?
Каждый верующий знает, что Церковь — свята, ее основание — Христос. Дух Святой проникает и освящает в Церкви все — от ее живых членов до предметов церковного обихода. Церковь основана на костях святых мучеников. Святая преображенная плоть, фрагменты мощей, зашитые в антиминс, присутствуют в алтаре на престоле во время совершения литургии, центрального церковного таинства. Без антиминса священник не совершает литургии. Святость прошедших веков вещественно присутствует в каждодневном таинстве. В таинстве покаяния верующим Духом Святым отпускаются грехи. На литургии верующие принимают в себя Тело и Кровь Христовы, которые также выжигают грехи и исцеляют все недуги, душевные и телесные. Откуда же в Церкви грех?
Всякому живущему церковной жизнью знакомо ощущение, когда, намаявшись в суете мирской жизни, он оказывается, наконец, в храме, где идет служба, и постепенно оттаивая душой от озлобления, восклицает вместе с Петром благодарно: «Хорошо мне тут быть!» Церковь, безусловно, есть место пребывания Духа на земле. И вместе с тем Церковь погружена целиком и буквально плавает в грехе. Откуда же в Церкви грех?
Ответить на этот вопрос я не берусь, потому что не понимаю его до конца, но кое-что о грехе в Церкви сказать необходимо, иначе не понять ее истории и истории тех народов, в пределах которых она находится.
Большинство православных христиан не различают понятия Небесной и Земной Церкви. Между тем такое различение абсолютно необходимо. Небесная Церковь — одна единственная, она не имеет пространственного или временного ограничения и состоит из святых, прошедших свой земной путь или живущих сейчас, в них нет никакой черноты. Мир ангелов — ее составная часть. К Серафиму Саровскому во время его болезни пришла Богородица и сказала: «Этот нашего рода!» Серафим еще при жизни перешел черту, отделяющую святость от греха. Есть, наверно, и сейчас среди живущих такие люди.
Глубочайшим и таинственным образом Земная (и в более узком смысле — Поместная) Церковь связана с Небесной Церковью, но не тождественна ей. Поместная Церковь существует во времени и в пространстве, сегодня она есть, а завтра нет, и некоторые Церкви уже прекратили свое земное существование. Поместных Церквей много, и состоят они из людей, которые поражены грехом в большей или меньшей степени. На литургии перед причастием священник возглашает: «Святая святым!» Ему отвечает хор: «Един свят, един Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь». Это не риторика, а с горечью констатируемая реальность. Тело и Кровь Христовы имеют право вкушать только святые, но каждый причащающийся сам о себе знает, что недостоин причастия.
Каждая Поместная Церковь имеет свои особенности, свою святость и свой грех и судится Богом как целостность. Помимо индивидуальных грехов, существуют общецерковные грехи, присущие только данной Церкви, отделяющие ее от Бога. Об этом мы узнаем из «Откровения» Иоанна Богослова (гл. 2–3). Есть такие грехи и в нашей Церкви, в большинстве своем неосознанные и нераскаянные.
Как часто приходится слышать из православных уст фразу: «Господь за грехи наши послал нам наказание». Но произносится она механически, и каждый вкладывает в нее свой смысл или же не вкладывает его вовсе. За какие именно грехи подверглась Церковь избиению в революцию, неизвестно. Но как же важно знать это. Это единственное, что нам важно знать в истории Революции. Если мы, задаваясь этим вопросом, основную причину увидим вне Церкви, то переложим свою вину на других и лишимся возможности осознать и изжить грех. Грех этот имеет немного общего с теми грехами, которые каждодневно исповедуются на исповеди.
Здесь необходимо перевести дыхание и обратиться с молитвой к Богу, Который единственный знает все и может и нам уделить толику Своего знания, утишить сердечную боль, возникающую от непонимания Его замысла. Когда не понимаешь Отца, ощущаешь свое сиротство; без Него нет никакой радости в этой жизни. Господи, сохрани нас от отпадения и дай нам мужество принять Твою волю, какой бы горькой она не показалась изначально.
Грехи Православной Церкви, обитающей в России, подразделяются на две основные категории: те, что связаны именно с Россией, русские грехи, и те, что перешли к ней по наследству от Византийской Церкви. Они действуют совместно и проявляются в каждой ситуации как болезнь, подсекающая благие начинания. Ясно, что хромому тяжелее идти в гору, чем тому, у кого обе ноги здоровы; хотя оба могут достичь вершины, но опасность гибели у хромого больше.
Церковь существует не в пустоте, она погружена в мир и вступает во взаимодействие со всеми его частями. Для мира Церковь — инородное тело: у Нее другой хозяин — Христос. Но мир не знает об этом, а хочет изменить природу Церкви, превратить ее в самого себя или же уничтожить совсем. В Церкви живо предание о странствующей, гонимой Церкви. Государственная Церковь — абсурд, не имеющий под собой никакой духовной основы.
Мир с разных сторон подступается к Церкви, но умысел имеет всегда один и тот же ; уничтожить Церковь как не свое, потому что Она свидетельствует о Христе. Это свидетельство мир воспринимает как суд. Свобода, даже частичная, от греха — непереносимое испытание для того, кто погружен в грех.
Непрерывной чередой идут года, сменяются эпохи, рушатся царства, исчезают и появляются новые народы, а однажды совершенный и нераскаянный грех, как зарубка на скале, продолжает существовать в неприкосновенности, определяя лицо мира. И точно так же святость, поступок, совершенный из любви к Христу, продолжает сверкать, как драгоценный камень, что бы вокруг ни происходило.
История русской Церкви начинается с крещения Руси, события великого и неоднозначного. Сколько хвалебных слов произнесено по этому поводу в разных контекстах. Отмечали даже юбилей, на котором о многом было сказано, но не задался никто вопросом: что же было в церковной истории такого, что привело к злодеяниям последнего времени? По плодам узнаются деяния лжепророков. Церковь как духовная наставница русского народа отвечает за все, что с ним происходило. Не было у русского народа другого наставника в этот период.
История русской Церкви начинается с крещения Руси, или даже раньше, с того момента, когда на Руси появились первые христиане. У каждого обращения своя история, но в их многообразии есть нечто общее: в обращении всегда соработничают две силы — божественная и человеческая. Обращение — это чудо и вместе с тем человеческий поступок: чудо — в изменении человеческого сердца, поступок — в готовности умереть для прежней жизни, чтобы приобрести Христа. Рано или поздно обратившийся ко Христу восклицает: «Вот вода, что препятствует мне креститься?» (Деян. 8:36). Добровольность крещения в раннем христианстве, когда крещение и крест стояли рядом, была непреложной истиной.
Согласно Евангелию, путь к спасению пролегает через крещение. «Кто будет веровать и креститься, спасен будет» (Мк. 16:16). С крещением связывают многие благодатные дары, в том числе исцеления. Святой Владимир получил исцеление от болезни после крещения. Пишущий эти строки однажды видел собственными глазами, как светился только что крестившийся взрослый человек. Однако в большинстве случаев никаких внешних признаков действия Святого Духа при крещении не наблюдается.
Есть в крещении космологический аспект. Крещение ставит человека в такую близость в отношении к Богу, при которой невозможен никакой грех. «Ядущий Мою плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во мне и я в нем» (Ин. 6:56). Крещение не просто благо, оно накладывает на человека обязательства, невыполнение которых ведет к гибели души. История Анании и Сапфиры может служить тому иллюстрацией (Деян. 5: 1–11). Поэтому в древности медлили с крещением, откладывая его иногда до смертного одра. Отношение к крещению в древности было примерно таким же, как сейчас к принятию монашества. Однако затем первоначальное трепетное отношение было утрачено. Вскорости самым обыкновенным делом стало крещение младенцев. А в средние века нормой стало насильственное крещение взрослых — как отдельных лиц, так и целых народов. И в этом заключена причина многих бедствий, постигших Церковь.
Замечательный образ содержится в Евангелии. «Чему уподоблю Царствие Божие? — спрашивает Христос. — Оно подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло всё» (Лк. 13:20–21). В этой притче речь идет о просвещении мира христианской проповедью. Закваска — это христианская душа, оказавшаяся в нехристианском окружении. Таинственным образом воздействует она на души других людей, сначала на ближайшие, а затем и более отдаленные, так что постепенно меняется все вокруг. Но нет в этом воздействии никакого насилия.
Первохристианская община была проникнута пафосом собственного избрания. «Но вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный свой свет», — так обращался апостол Петр к принявшим весть о Воскресении Христа (1 Пет. 2:9). Но еще раньше к апостолам обращался Сам Христос: «Не вы меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод» (Ин. 15:16). И в другом месте: «Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня» (Ин. 6:44, 65). В "Евангелии от Иоанна" Господь явным образом противопоставляет христиан всему остальному миру: «Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин. 15:19). Избрание Богом одного из множества на дело служения — непреложный факт духовной истории человечества. Избрание ставит человека в особое положение по отношению к Богу: с ним связан тяжкий крест и духовные испытания, неведомые обычным людям. «Возлюбленные! огненного искушения для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного», — взывал апостол Петр (1 Пет. 4:12). Избранных было всегда не так уж мало, но их число никогда не приближалось к числу живущих на земле людей. В Евангелии об этом сказано: «Много званых, но мало избранных» (Лк. 14:24). Избрание предполагает разделение, но в этом разделении нет ничего оскорбительного для человека, потому что оно исходит от Самого Бога, Который всем хочет спастись. Всеобщее насильственное крещение игнорирует эту перспективу.
Как острейший нож, прошло избрание по телу Израиля, отделив тех, кто поверил Христу, от тех, кто остался во глубине Ветхого Завета.
После Крещения проповедь Евангелия стала доступна всем на Руси, и это был, пожалуй, единственный положительный его результат. Избранники Божии вошли в Церковь, и каждый на своем месте стал приносить плод. Но в Церковь вошли не только они. Можно выделить несколько категорий насильственно крещеных людей, которые внешне, может быть, ничем не отличались от избранных, но по существу были в той или иной мере отделены от Христа. Многие приняли крещение из боязни не угодить князю, потому что питались от него и опасались потерять место. К ним примыкает многочисленная группа религиозно индифферентных людей, для которых вера не самое главное в жизни. Есть такие люди в любом народе; они с легкостью меняют вероисповедование, если обстоятельства принуждают к этому; у них один приоритет — это сама жизнь; по существу они язычники, но никогда не признаются в этом. Многие крестились из страха смерти, продолжая втайне исповедовать язычество. И, наконец, в церковь вошло некоторое число людей, которые были противниками Христа не из-за приверженности другой религии, а из неприятия самого духа христианства, прежде всего заповеди о любви к врагам. Ненависть к ближнему, жестокость, любовь к кровопролитию составляли самую сердцевину их натуры; для таковых принять Христа означало умереть.
Все это многообразие степеней духовности, оказавшееся на корабле Русской Церкви, не исчезло, не растворилось, не переплавилось со временем в горниле церковных таинств, а лишь усвоило внешние формы церковного существования, сохранив в неприкосновенности свою индивидуальность. Каждая нота прозвучала в свое время, каждая тенденция обнаружилась в неприкрытой своей наготе. Противостояние тех, кто присоединился к Церкви из любви к Христу, и тех, кто принял крещение, понуждаемый обстоятельствами, никогда не исчезало полностью, подспудно тлело, проявляясь время от времени всплесками беспричинной ненависти, необъяснимыми с христианской точки зрения поступками.
Крестившись чуть ли не позже всех, русские обнаружили такую ревность и настойчивое стремление достичь полноты в исполнении Христовых заповедей, какую едва ли еще где-либо можно было встретить. Как оценить те бесчисленные труды, молитвенные бдения, напряженные усилия в борьбе со страстями, которыми наполнилась русская земля? Сколько любви, жертвенности, терпения, кротости, милосердия соединилось с именем Христовым. По-человечески это невозможно, но у Господа есть мера для всякого, даже самого малого на первый взгляд деяния, совершаемого из любви к Христу. Русская святость воистину достигла до небес. Дорога эта и сейчас не исчерпала себя, хотя время изменилось радикальным образом.
О русской святости сказано много прекрасных слов, мы же хотим войти в другие двери, определить не то, что русскую Церковь соединяет с Богом, а то, что ее с Богом разъединяет.
Как огромное море, зыблется полотно русской истории. Нет никакой возможности обозреть его целиком хоть сколько-нибудь подробно. Мы здесь попытаемся определить лишь некоторые тенденции, касающиеся бытия Церкви. Условно их можно подразделить на несколько основных вопросов. Наш текст — это не систематическое исследование, а лишь отдельные мысли, более или менее часто возникающие по определенным поводам.
Многое из того, о чем речь пойдет дальше, уже не один раз обсуждалось в церковной литературе. Но не литература послужила исходным импульсом для написания этого текста, а современная церковная жизнь во всей ее многосложности.
Церковь и народ
Нет ничего предосудительного в названии «Русская Православная Церковь», но лишь в том случае, если слово «русская» употребляется в географическом смысле, фиксируя тот факт, что это Церковь, которая находится на территории Руси. Если же сделать ударение на слове «русские» и придать ему националистический оттенок, подразумевая, что русские имеют в Церкви особый статус и особые права по сравнению с другими народами, то православие сразу же потерпит ущерб. Это неприметное как будто изменение наносит удар в самую сердцевину христианской жизни, поскольку умаляет вселенский характер Церкви — обязательное условие ее принадлежности Христу. Своими страданиями на кресте Христос искупил всякий грех, и Церковь, Его подражательница и раба, отвергает внутри себя всякое разделение, которое не связано с Божьим избранием.
Во Христе нет ни эллина, ни иудея. Эта хорошо всем знакомая евангельская максима звучит насмешкой для всякого, кто хоть немного знаком с современной русской церковной жизнью. Пишущий эти строки был свидетелем того, как в 70–80-е годы некоторая не очень большая часть евреев была призвана ко Христу, крестилась и вошла в Церковь. Это вызвало в Церкви такое напряжение, которое никак не объяснишь одним только различием в опыте и стаже церковной жизни вновь крещенных и ее старинных членов. Конечно, евреи — особая статья, и о них мы поговорим особо. Но все же, они так похожи на русских. Что же будет, если Господь призовет в Церковь узкоглазых китайцев или чернокожих африканцев? Можно заранее сказать, что будет: если храм наполнится африканцами, часть русских прихожан покинет этот храм.
Национальная церковь — великая опасность для всякого, кто ревнует об исполнении заповедей Христа. Она различает людей, руководствуясь человеческими соображениями. Задачи ее сужены до предела, и, главное, в ней явным или неявным образом гнездится ненависть. Для того, чтобы привлечь людей в Церковь, некоторые проповедники особо подчеркивают ее национальный характер, укоряют неверующих и призывают вернуться к «вере отцов», как будто нет в христианстве реального содержания, радостного и страшного, имеющего отношение к каждому, кто живет на этой земле.
Ничего удивительного нет в том, что мир входит в Церковь, люди приходят в Церковь со своими страстями. Удивительно то, что страсти эти не исчезают с течением времени, а изменяют лицо Церкви, делают ее похожей на себя.
Во Христе нет ни эллина, ни иудея. Но не так-то легко оказаться «во Христе». Для этого недостаточно только креститься, регулярно ходить на службу, исповедоваться и причащаться. Пока в сердце грех, никто не может сказать о себе по совести, что он «во Христе». Чтобы стать «во Христе», недостаточно одних только человеческих усилий, нужно еще, чтобы сам Господь вмешался в судьбу, очистил человека. Как Он сказал когда-то апостолам: «Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам» (Ин. 15:3). Пока этого не происходит, страсти переполняют сердце и выплескиваются наружу, в том числе и как национальная вражда.
Национальный характер Церкви — неизбежное зло, которое Церковь несет, как крест, вместе с другими грехами человечества. Чем меньше в Церкви национального, тем ближе Она ко Христу. Хотя, конечно, национальных особенностей не избежать. Св. Писание должно быть записано на языке народа, к которому оно обращено, и службы в храмах должны быть понятны всем. Хорошо, когда этим все и ограничивается, но на практике это далеко не так.
Национальная Церковь любит свой народ и предпочитает другим народам, даже христианским. Стандартная историческая ситуация: две Церкви, каждая в отдельности, молятся за свой народ о даровании ему победы на поле брани, когда этим народам вздумалось повоевать, как правило, для целей стяжания.
Если народ входит целиком в Церковь, то к нему как к целому относятся заповеди Христа; он их должен исполнять без изъяна, в том числе и заповедь о любви к врагам. Если же он этого не делает, то сам о себе свидетельствует, что христианским является лишь по имени. Добавлю еще: две тысячи лет прошло с тех пор, как пришел Христос, но за это время не было ни одного народа, который мог бы претендовать на звание «христианского».
Если народ входит в Церковь целиком (каждый допущен к причастию) и обладает какими-то негативными качествами, то эти качества определяют также и лицо церкви. Если все пьют, то это церковь пьяниц, сквернословят — церковь сквернословов, воруют, блудодействуют, дерутся и ненавидят друг друга (а тем более внешних), пребывают в невежестве, то эта церковь именно в таком виде предстает перед лицом Божьим. Долго ли потерпит Господь такой народ и такую церковь?
Если говорить специально о русских болезнях, то на первое место придется поставить сквернословие. Сколько ни пытался пишущий эти строки понять, отчего именно эта болезнь главная, последняя черточка все же ускользает от определения. Произнесение слов — неприметное, вроде, делание, но приводит оно к глубоким потрясениям. Сквернослов вводит грех в самые сокровенные части человеческой души — в область словесного ее выражения. В сердце человека не остается места для присутствия Божьего. Сквернословие всегда покушается на высокое. Молитва и сквернословие — два несовместных делания.
Разве убийство, прелюбодеяние, блуд, грабеж и воровство не большие грехи, чем сквернословие? Большие, конечно, но это не есть русская национальная болезнь.
Говорят, что крещение Руси — большое благо. Не понимает тот, кто так говорит, как опасно находиться вблизи от Бога в нечистоте. Приняв на себя иго Христово, русский народ обрек себя на судьбу невероятной тяжести. Будучи по внешности христианским, по существу он ненамного удалился от народов языческих, с которых и спроса-то никакого нет. Не любит Господь, когда внешность и содержание расходятся. В этой точке, возможно, находится главнейшая причина, приведшая к революции в России, которая исключила из Церкви тех, кто был связан с нею чисто формально по рождению, и прославила тех, у кого в сердце была любовь ко Христу.
Люди, крестившиеся не по избранию, по-разному вели себя в Церкви. Первоначально гонимая и не имеющая своего места на земле, Церковь со временем превратилась в учреждение, в котором можно было неплохо устроиться, усвоив определенные манеры поведения. В дореволюционной России церковная карьера была вожделенна для многих. Даже в период большевистских гонений, когда пребывание в Церкви было чревато опасностью, в ней были люди, которые не служили Церкви, а использовали ее в своих интересах. Что же говорить о временах мирных, как, например, настоящее время?
Разумеется, не всякий избирающий церковное поприще делает это из карьерных соображений. Но тенденция явственным образом прослеживается, в особенности, когда речь идет о священстве. В Церкви немало теплых мест, могущих прокормить, если не обильно, то, по крайней мере, надежно. В этом кроется большая опасность, поскольку небезразлично, кто стоит перед алтарем и кто пасет стадо Христово.
Идеалы христианства были хорошо известны в миру, но они не играли никакой роли в жизни человека, не желавшего и неспособного делать какие-либо духовные усилия. Замечательный образ такой мирной и по внешности благочестивой жизни рисует Пушкин в поэме «Медный всадник» устами Евгения: «Жениться? Мне? зачем же нет? / Оно и тяжело, конечно; /Но что ж, я молод и здоров, /Трудиться день и ночь готов; /Уж кое-как себе устрою /Приют смиренный и простой /И в нем Парашу успокою. / Пройдет, быть может, год-другой — / Местечко получу, Параше / Препоручу семейство наше / И воспитание ребят… / И станем жить и так до гроба / Рука с рукой дойдем мы оба, / И внуки нас похоронят…»
Сколько существует мир, такими или подобными им мечтами услаждаются сердца молодых людей. В основе их — желание личного счастья, тесно переплетенное с заботой о благополучии рода. Самое поразительное в этом тексте — отсутствие упоминаний о Боге. Оказывается, можно так прожить свою жизнь, будучи формально христианином, что Бог оказывается где-то за ее пределами. Второй важный пункт — это отношение к страданию. С точки зрения большинства, благополучная жизнь — это норма, а жизнь страдальческая — досадная аномалия. Но какое отношение имеет это все ко Христу? Очевидно, никакого. Благополучие не является идеалом христианской жизни. «Кто хочет идти за мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за мной» (Мк. 8:34), — вот идеал, указанный Христом.
Пушкинский Евгений представляет собой довольно тривиальный случай. Не вызывает сомнения, что он в точности осуществил бы свой идеал, если бы не трагические обстоятельства. Его гибель неизбежна из-за того, что в сердечной глубине у него веры нет. Доверия к Богу нет. Камня, на который можно упереть ногу, нет. Перед силой зла он не имеет защиты. Но разве он не получил традиционного христианского образования? Получил, конечно. Но одно дело — образование, и совсем другое — то драгоценное масло любви, которым наполнены светильники мудрых дев, за приобретение которого нужно платить всей жизнью.
Русское неверие проявлялось в различных формах. В народе процветала смеховая культура, отдушина, в которой истинные чувства выражались в официально дозволенных балаганных формах. Недаром эти базарные увеселения так раздражали монашество и церковную иерархию. В более образованных кругах внешние формы благопристойности соблюдались неукоснительно (было просто смертельно опасно не соблюдать их), но наряду с этим процветали обычаи, абсолютно несовместимые с христианской жизнью: гордость, скрытая за внешним самоуничижением, блуд, насилие, воровство, грабительство, доносительство, ненависть, бесчинные драки (вплоть до смертоубийства) и многое другое. Кровавые бунты — характерная черта средневекового русского города вплоть до эпохи Петра.
Кому и когда удавалось избежать греха? Однако перечисленные грехи имели характер не случайных отпадений ревнующего о чистоте человека, но представляли самую суть того человеческого материала, который был через крещение насильно вовлечен в Церковь и поставлен перед Христом как Его стадо.
Русское язычество наложило свой отпечаток на церковную жизнь. Оно сказалось, прежде всего, в развитии магических представлений в связи с церковной службой, которая понималась как череда действий, в результате которых (при точном соблюдении установленных правил) нечто изменяется в мире невидимом самым благоприятным для человека образом. И происходит это не потому, что Отец, Сын и Дух Святой, нисходя к немощам человека, принимают его молитвы и по несказанной своей милости исполняют их (или не исполняют, потому что для человека иногда полезнее их не исполнить), а потому что Им, бедным, деваться некуда. Магическое отношение к службе, никогда, может быть, не сформулированное с такой резкой ясностью, тем не менее, всегда присутствовало в народном (и не только народном) сознании. Для магии самое страшное — это несоблюдение установленного порядка действий. Поэтому с таким трудом на Руси происходило исправление церковных книг, чтобы привести их в согласие с первоисточником, нужда в котором была очень большая. Здесь же лежат основные причины раскола, совершенно обескровившего русскую Церковь, так что уже никакого труда не составило Петру пришпилить Ее к своему поясу, как полезное во многих отношениях орудие.
В настоящее время главнейшая задача, которую ставит перед собой Церковь, — восстановить с максимально возможной полнотой те формы церковной жизни, которые существовали в ней до революции. На это тратятся неимоверные усилия; результаты впечатляющи. В основе этих усилий лежит вера в то, что все, что когда-то существовало в Церкви, свято, благословенно и благодатно, поскольку связано с деятельностью святых. При этом игнорируется тот исторический урок, который преподал нам Господь в революцию. Не срубают дерево, которое приносит плод. И если Русская Церковь подверглась избиению в революцию, значит, не все было в ней хорошо, и крайне желательно понять, что же именно в ней было плохо, чтобы не оказаться опять в той же ситуации.
Неподвижность внешних форм противопоказана живым организмам. Любым формам жизни свойственны гибкость и пластичность, способность приспосабливаться к изменениям внешних условий существования. К Церкви это относится еще в большей степени, чем к биологическим существам. Церковь существует во времени: меняются исторические условия, духовная ситуация, язык, на котором говорит паства. Церковь неподвижна в том, что невидимо, но открыта для изменений внешних. Магическое восприятие внешних форм препятствует любым нововведениям. Если оно не будет преодолено, можно думать, что Церковь потерпит серьезный ущерб в будущем. Изменения неизбежны не потому, что внешние угрозы сильны, а потому, что иначе не сохранить апостольское преемство. Церковь, забаррикадированная от внешнего мира множеством древних установлений, воспринимающая внешний мир через амбразуру традиции, не сможет исполнить свое предназначение — свидетельствовать миру о Христе — и в перспективе превратится в секту или вообще прекратит свое существование.
Другая форма русского язычества, тесно связанная с первой, это законничество. Какое счастье испытали первые христиане, когда осознали, что для последователей Христа нет нужды исполнять Закон, заповеданный иудеям. Свобода от Закона — это прямое следствие искупления Христом первородного греха. Узда Закона не нужна тем, у кого заповеди Божьи записаны в сердце. Однако что-то изменилось после того, как двери Церкви широко распахнулись для всех желающих. Свобода человека симметрично предполагает свободу Бога. И вот эта ситуация, как выяснилось, не устраивала многих. Не в силах сердечным образом принять и исполнить заповеди Христа (иудеи прямо обвиняют Христа в том, что данные Им заповеди неисполнимы), они захотели заменить их явным или неявным образом на такие установления, которые имели бы характер договора между Богом и человеком и были бы исполнимы для большинства, т.е. захотели вернуться к тому, что — по крайней мере для христиан — прошло. Душа человека возжелала гарантированного спасения, и Церковь выступила здесь посредником и своим авторитетом освятила множество правил, которые для большинства подменили самое существенное в христианской жизни — свободу в отношениях между Богом и человеком, как между Отцом и Сыном, на регламентированные отношения, в которых много обязанностей и страхов, но мало любви. (Очень симптоматично, что в православных молитвословах вместо христианских заповедей помещаются обычно заповеди, данные Моисею на горе Синай и обращенные к иудеям). Для тех, кто крестился не по избранию, такого рода изменения носили характер компромисса, потому что иначе им пришлось бы покинуть Церковь. Для избранников Божиих это всегда были бремена неудобоносимые.
Исполнение церковных правил — поста, молитвы, послушания, многочасовых служб, милостыни и т.д. — понимается нередко в Церкви как путь, ведущий к гарантированному спасению. Кто будет исполнять церковные правила, тот спасется. Отношения между Богом и человеком при этом до предела формализуются. Но разве это не так? Разве не этим путем шли все подвижники, из которых многие достигли высоких степеней святости? Конечно, не так. И не этим путем шли подвижники, хотя внешне они, может быть, ничем не отличались от большинства. В духовной жизни не может быть никаких гарантий. И пост, и молитва имеют лишь относительное значение. Никто не может гарантировать человеку спасение. Подвизающийся всегда близок к погибели. А решается все в непосредственном диалоге Бога и человека, как он складывается на протяжении всей его жизни. Когда человек осознает, что ему не на кого больше надеяться, кроме Самого Бога, то можно думать, что он близок к спасению.
Но разве не этим путем — путем тщательного исполнения всех церковных установлений — шли все подвижники? Преподобный Серафим в одной из своих бесед сказал посетителю (помещику Богданову): «Что облобызала и приняла святая Церковь, все для сердца христианина должно быть любезно». Таково доверие у святых к Церкви, в которой они различают Самого Христа. Слова Серафима нельзя проигнорировать как несуществующие. И все же не этим путем шли все подвижники. Пролегает глубокая пропасть между теми, кто, ревнуя о собственном спасении, терпит невзгоды церковной жизни как ярмо, и теми, кто имеет любовь ко Христу и озабочен только одним — как выразить ее наилучшим образом. Невидимая черта разделяет два отношения к Богу, поскольку внешне люди делают одно и то же, но это различие реальнее всего, что мы можем видеть глазами.
<…>
Может показаться, что человек одинок в своих попытках освободиться от греха и приблизиться к Богу. Это не совсем так или даже совсем не так. Все мы заключены в любви Божьей: если один погибает, то все погибают, один спасается, для всех великая радость. Человек не одинок на поле духовной брани: святость предшествующих веков вместе с ним. Как может быть верно и то, и другое? А вот так. Антиномия — неотъемлемый атрибут духовной жизни.
Третья форма русского язычества — это пристрастие к материальным образам, пронизывающее буквально все стороны церковной жизни. Трансцендентный Бог иудеев оказался не по зубам православным христианам. В какой-то момент возникла необходимость создать и поставить между человеком и Богом священные изображения, которые сделали бы доступными для органов чувств реалии мира невидимого. Речь идет об иконах, росписи храмов и украшении предметов церковного обихода. Можно ли обойтись без материальных предметов в Церкви? Конечно, нельзя. Более того, несомненно, все, что находится в церковном употреблении, несет на себе ореол святости. Но святость эта не абсолютная, а относительная. На церковные предметы падает отблеск того горнего света, в котором ангелы и святые находятся постоянно. Но сами эти предметы источником света не являются.
Практика церковной жизни демонстрирует совершенно иное отношение. К иконам относятся как к живым существам. Связанное с ними предание переполнено рассказами о том, как икона «ушла», а потом была обнаружена совершенно в другом месте, «пришла», «приплыла по морю», «была выкопана из земли», сгорела, а потом была обнаружена в неприкосновенной целости и т.д. — с иконами связывают многочисленные чудотворения, из которых хорошо, если одна сотая часть — истинные. Икона считается благодатным местом, откуда духовная сила бьет ключом. Предполагается, что икона «смотрит» на человека, поэтому нехорошо перед нею совершать некоторые действия, например, раздеваться донага. В средневековой Руси иконы занавешивали, когда человек решался совершить грех. Чем отличается такое отношение к иконам от отношения язычников к изображениям, которые они обожествляли? Ничем существенно не отличается. На борьбу с такого рода представлениями Церковь потратила когда-то огромные усилия, но усилия эти оказались тщетны.
Говорят, что иконы—это святыня. Но не слишком ли мы легко употребляем это высокое слово? Может ли быть святыня растиражирована в тысячах экземплярах? Можно ли привязать благодать как бирку к фабричному изделию и переносить ее с места на место по собственной прихоти? Сдается мне, что здесь должна использоваться другая терминология. Святыня единственна и неповторима, и нельзя к ней прилагать категории фабричного производства. В Церкви одна единственная святыня — это Тело и Кровь Христовы, все остальное рядом с нею поставить нельзя.
Может сложиться впечатление, что пишущий эти строки является врагом иконопочитания. Такое заключение не соответствует действительности. Икона — неотъемлемый элемент православной церковной жизни, но она не есть живое существо. Икона — это доска, на которой по определенным правилам выполнено изображение Христа, Богородицы, святого или праздника. Известно, что икона — это богословие в красках, видимыми образами она повествует о мире невидимом. Она концентрирует духовный опыт поколений, выступает посредником, помогающим переходить от образа к Первообразу, и необычайно важна для всякого, кто хочет достичь спасения. Икона — это запечатленный в красках опыт любви к Богу. Хорошая икона умиротворяет душу, собирает и настраивает сердце на молитвенный лад. Перед иконой, которая написана духовно сильным человеком, сердечная молитва льется сама. И, напротив, иконы парадные, многоречивые, украшенные золотом, драгоценными камнями и ризами не способствуют собиранию сердца и мешают молитве.
Как мудро поступили святые отцы, когда после победы над иконоборчеством не включили член о почитании икон в символ православной веры. Тем самым они понизили богословский статус проблемы, сделали возможными различные точки зрения.
По своему духовному статусу икона идентична другим элементам Священного Предания, как, например, писаниям святых отцов. Никому в голову не придет неуважительно относиться, скажем, к текстам Св. Василия Великого. Но никому также не придет в голову отождествлять тексты его писаний с личностью самого Св. Василия, приписывать им магическую, целительную или еще какую-нибудь сверхъестественную силу. Почему же с такой легкостью это делается в отношении икон?
Чрезвычайно важно, чтобы изображение на иконе было правдивым; никакое искажение истины, фантазирование, пусть даже самое благочестивое, не может иметь места на иконе. По этому поводу можно было бы сказать многое, ограничусь одним примером. Почти в каждом храме присутствует изображение Бога-Отца в виде благообразного старца, благословляющего из облаков тех, кто находится внизу. Тот, кто допустил подобные изображения, очевидно, забыл, что Бога-Отца никто не видел. Иудеям было запрещено делать какие-либо изображения невидимого Бога. И запрет этот, вообще говоря, никто не отменял. «Бога человеком невозможно видети, на Негоже не смеют чини Ангельстии взирати». Ангелы не смеют взирать, а мы глядим ничтоже сумняшеся.
Что самое страшное в такого рода изображениях? То, что это образ ложный. Творец всего видимого и невидимого не имеет ничего общего с фигурой благообразного старца, выглядывающего из-за облаков. Не существует вообще никаких материальных, живописных, скульптурных, словесных описаний, которые могли бы что-то существенно сказать о Творце. Божественный мрак окружает Его. Это надо принять как данность и стоять перед Ним, как когда-то иудеи стояли перед огнедышащей горой Синай. Изображая Творца в человеческом облике, человек обнаруживает собственные мечтания о таком Боге. Бог, как Он есть, страшен в Своей непознаваемости и несоизмеримости с масштабами человеческой личности, а изображение в Церкви близко, понятно и совершенно безопасно.
Упорство, проявляемое при создании и почитании такого рода изображений, вопреки соборным постановлениям, прямо их запрещающим, очень о многом свидетельствует. Это точка, в которой языческий пласт церковного сознания выплескивается наружу с неприкрытой откровенностью, тайное становится явным.
С иконами связывают много чудотворений. Рекомендуется тому, кто имеет нужду, совершать паломничества к чудотворным иконам. Стандартная ситуация — две иконы стоят в храме, одна пользуется почитанием, а вторая нет. Множество православных путешествуют из монастыря в монастырь, из храма в храм, имея в виду одну цель — приложиться к чудотворной иконе и получить просимое. Если чудотворная икона привозится издалека и выставляется в каком-либо храме, то вокруг нее собираются толпы народа, выстраивается многочасовая очередь, на автобусах прибывают паломники из окрестных мест, желающие приложиться к иконе. Какой нехороший привкус у подобных обычаев. Как это похоже внешне на языческое поклонение материальным изображениям божества. Кто-то уходит от подобного рода чувствований, а кто-то целиком находится у них в плену. Конечно, почитание чудотворных икон способствует процветанию монастырей и храмов, в которых они находятся. Но разве не знаем мы, что чудеса творит единственно Бог? Он, сотворивший весь этот мир, подчинивший его законам физики, имеет власть также эти законы отменить, когда посчитает нужным. И разве не знаем мы, что Господь слышит обращенную к Нему молитву во всяком месте, где бы она не произносилась? Отчего же тогда такая осуеченность, такое мелочное стремление получить просимое, такая жадность к чуду? Думается, по одной единственной причине: от маловерия, от неуверенности, от незнания Бога и желания подменить Его тем, что человек видит и знает.
Всякий православный христианин из собственного опыта знает, что Господь время от времени вмешивается в жизнь и творит чудеса. Где бы ни собрались православные — за одной ли трапезой после службы, во время ли общего делания — кто-нибудь непременно расскажет о чуде, происшедшем либо с ним самим, либо с кем-нибудь из близких ему достойных доверия людей. Если принять эти рассказы за чистую монету, то может сложиться впечатление, что чудо в Церкви — вещь каждодневная и обыденная. Может, оно и так, но только чудо отличается от чуда. Большинство чудес, с которыми приходилось сталкиваться автору этих строк и которые внушали наибольшее доверие, носили прикровенный характер; они воспринимались как чудо только теми, к кому непосредственно относились, и касались какой-либо насущной потребности. Окружающие были свободны — принимать или не принимать их. Но есть чудеса другого сорта. Они происходят при стечении большого количества народа, носят публичный характер и как нож, приставленный к горлу, не оставляют свободы выбора. Характерная особенность таких чудес: они происходят с неясной целью, практически бесполезны, непонятно, что Господь хочет сказать человеку, посылая чудо. Сколько человек ни спросишь, каждый выскажет свое особое истолкование. Всякий раз, когда приходит сообщение о подобном чуде, хочется воскликнуть: «Трезвитесь, братие!» Лучше уж нам не принять подлинное чудо, чем водиться по волнам суеты мира сего. Необходимо помнить, что бес обладает способностью творить лжечудеса, и можно не сомневаться, многократно пользуется такой возможностью (Деян. 16:16–18; Мф. 24:24; Откр. 13:14). Вера в чудесах не нуждается, а маловерию и десяти явлений Богородицы будет мало. Чудо, которое не оставляет места для веры, едва ли можно принять за подлинное. (Разумеется, мы здесь не имеем в виду чудеса, которые творил Сам Христос и которые как раз имели целью обращение максимального числа людей).
Русская земля представляет собой в настоящее время дикое поле, поросшее бурьяном. Как показывает статистика, только 3-5 процентов населения России посещает Церковь, делает какие-то усилия, чтобы исполнить заповеди Христа. (в настоящее время эта цифра будет, по-видимому, больше — Г.К.) И это не просто результат 70-летнего правления советской власти, воспитавшей поколения неверующих людей. Это реакция большинства на те бесчисленные притеснения, как внутренние, так и внешние, которые ему пришлось претерпеть в период, когда христианская Церковь была господствующей силой. Быть христианином (казаться им) тому, кто этого не хочет и не может сделать, тяжелейшее испытание. Кто в Церкви когда-либо осознавал эту ситуацию как грех, и кто принес покаяние? Господь Сам вмешался и Сам отделил зерна от плевел, привел внешность и содержание в относительное соответствие.
<…>
Говорят некоторые, что русский народ никогда больше не склонит свою выю под ярмо православной Церкви. Эти жестокие слова трудно принять, но они отражают реальность сегодняшнего дня. Церковная политика должна строиться исходя из этой никогда не испытанной прежде ситуации.
В период гонений последователи Христа прекрасно понимали, что христиан вообще много быть не может. И нам не стоит обольщаться переполненными на Пасху храмами. Среди приходящих не так много тех, кто бы мог сказать о себе словами Петра, обращенными ко Христу: «Ты знаешь, что я люблю Тебя». А ведь только это одно и важно, только об этом спрашивает Христос, когда душа приходит к Нему на суд. Можно выучить наизусть символ веры и остаться врагом Христу, потому что важно не то, в каких словах ты исповедуешь свою веру, а в каком духе находишься. Есть все основания полагать, что верующих со временем станет еще меньше. «Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18:8). Эти исполненные печали слова Христа имеют пророческий смысл. Мы живем в переходную эпоху. Не скоро придет Христос, потому что верующих еще слишком много.
<….>
Отношение к царю и царской власти
Еще одна черта русского сознания требует обсуждения — отношение к царю и царской власти. В России царь почитался как помазанник Божий, наместник Бога на земле. Царская воля не подлежала человеческому суду. Считалось, что с ним Бог. Царское слово почиталось как Божье слово. Как заметил один европейский путешественник: «Русские боятся своего царя весьма сильно, более даже, чем Бога». Царь обладал не только светской властью, но и властью над Церковью и по своему авторитету превосходил патриарха и священство уже в досинодальный период. Считалось, что за царские грехи весь народ терпит наказание, а за угодность царя Богу — милуется.
На чем основывались такого рода представления? Частично они восходят к византийской традиции, но лишь частично. Византийцы в целом очень трезво мыслили о царе, во всяком случае, не обожествляли его. В Св. Писании они также не находят подтверждения, а порой резко обличаются. Переход от правления судей к власти царей в Израиле Сам Господь устами пророка Самуила характеризовал как духовное падение Израиля и его тяжкий грех. «Не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними», — сказал Господь Самуилу (1 Цар. 8:7). Переход к власти царей для иудеев — это попытка организовать свою жизнь автономно от Бога, быть неподотчетными Ему.
Господь тем не менее внял просьбе иудеев и учредил власть царей в Израиле. Но поставил условие: «Только бойтесь Господа и служите Ему истинно, от всего сердца вашего… Если же вы будете делать зло, то и вы и царь ваш погибнете» (1 Цар.12:24;25). Здесь важна последовательность: сначала «вы», то есть народ, и лишь потом «царь». Таково Божье определение. Не царь, а народ стоит перед Ним как духовная целостность.
Царской власти больше не существует. Господь уничтожил ее в России и по всей Европе. И нет никаких оснований предполагать, что она когда-либо возродится вновь. Что же так отвратило Господа? Почему власть царей оказалась менее угодной, чем другие формы светской власти? Причина кроется, как всегда, в грехах. Грехи царей — гордость, прикрытая показным смирением, блуд, прелюбодеяние, гнев, памятозлобие, жестокость, жадность, славолюбие, отсутствие памяти о Боге, неуемная алчность в захвате и присвоении чужих земель и т.д. тяжким бременем ложились на судьбы народа. В Св. Писании повествуется о царе Иеровоаме, который, как сказано в тексте, «ввел в грех Израиля» (3 Цар. 14:16). Нечто подобное случалось, и не один раз, в русской истории. Царь не только грешил сам, но принуждал участвовать в своих делах и своих подданных.
Почти никогда царская власть не обличалась Церковью. Церковь участвовала в делах царя как верная помощница. Между тем они, эти дела, нередко были абсолютно антихристианскими по своему духу. Царским авторитетом освящалось зло. Церкви же недоставало духовной силы, чтобы ему противостать. А те случаи жертвенного служения Истине, которыми русская Церковь прославилась в досинодальный период, в целом не меняют ситуацию. Тягчайшей раной на совести русской Церкви до сих пор зияет крепостное право, никогда ею не облеченное как зло.
Народ любил царскую службу как надежный способ устроить свое благополучие, не отягчая совести вопросами личной ответственности за творимые дела, царская служба спишет все. Уму непостижимо, каким образом мирились сердца русских солдат, из которых каждый был православным христианином, с той невероятной жестокостью, которая была проявлена при покорении Кавказа. Давние, всеми забытые дела. Но нет на земле ни одного даже малейшего дела, которое было бы забыто на небе.
Духовная стяжка «царь—народ» в какой-то момент стала неугодна Богу. И Он разорвал ее, как обветшавшую и уже ни на что не годную веревку. Церковь в результате освободилась от власти царя, фигура его исчезла, и человек вновь оказался вблизи от Бога без посредника, со своей верой и своей ответственностью за все, что происходит на земле.
Христиане и евреи
Еще один вопрос исключительной важности требует обсуждения — это отношение христиан к евреям. Его значение трудно переоценить. Антисемитизм, ненависть к евреям, получили широкое распространение в православном мире, как в быту, так и в Церкви. Своими корнями антисемитизм уходит в эпоху эллинизма, самые ранние гонения на иудеев датируются серединой II в. до н.э. Причины ненависти к евреям не вполне ясны. В христианскую эпоху они имели, по-видимому, два основания: во-первых, из Св. Писания было известно, что евреи — это избранный Богом народ, во-вторых, согласно Евангелию, евреи распяли Христа. Рассмотрим их по порядку.
Первая причина носит психологический характер. Избрание одного народа из многих другими народами воспринимается как собственное унижение. В самом деле, почему им, то есть евреям, досталась такая честь? Мы ничуть не хуже, а во многих отношениях даже лучше. Избрание евреев — незаслуженная награда. Однако евреи вовсе не напрашивались на то, чтобы стать избранным народом. Избранничество — тяжелая ноша, с которой жить нелегко. Позабыта страшная история евреев, связанная с избранием, и то, что мы здесь имеем дело с Божьим избранием, главное действующее лицо здесь — Сам Бог. Ненависть к евреям, возникающая по этому поводу, связана с недостатком доверия и любви к Богу, а иногда и с прямым противостоянием Ему. «Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин. 15:19), эти слова обращены к христианам, но они относятся также к евреям.
Вторая причина имеет историческую основу. Во времена Христа Израиль ожидал прихода Мессии, который, как предполагалось, став царем, освободит страну от унизительной власти римлян. Господство римлян иудеи воспринимали как унижение Бога. Начало проповеди и творимые Христом чудеса привлекли к Нему многих. Страсти кипели нешуточные. Очень хотелось, чтобы Мессия, о котором возвещали пророки, наконец, пришел. Евангелия сообщают о напряженном ожидании, которое переполняло сердца верующих людей. «Многие же из народа уверовали в Него и говорили: когда придет Христос, неужели сотворит больше знамений, нежели сколько Сей сотворил?» (Ин. 7:31). Иисусу сообщили, что «хотят придти, нечаянно взять Его и сделать царем» (Ин. 6:15) — такое впечатление Он производил на окружающих. «Иудеи обступили Его и говорили: долго ли Тебе держать нас в недоумении? если Ты Христос, скажи нам прямо» (Ин. 10: 24). Один из апостолов — Иуда, но не Искариот (= Иуда Фаддей) — обратился к Нему на Тайной Вечери: «Господи! что это, что Ты хочешь явить Себя нам, а не миру?» (Ин. 14:22). Он был уверен, что Иисус — Мессия и что он должен явить себя миру как царь израильский. Перед Вознесением ученики обратились к Иисусу с вопросом: «Не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?» (Деян. 1:6). До такой степени крепко в них была укоренена мысль о том, что Мессия — это царь Израиля. Евангелие от Луки прямо говорит об этом: «Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его» (Лк. 32).
Однако слова и дела Иисуса вызывали не только благоговейный восторг и восхищение, но также горечь и недоумение. О таинстве будущей Церкви, которой еще не существовало, Иисус возвещал: «Ядущий мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во мне и Я в нем» (Ин. 6: 56). Эти Его слова были наполнены великим смыслом, но кто мог адекватно воспринять их? Ученики, следовавшие за Иисусом, недоумевали: «Какие странные слова! кто может это слушать?» (Ин. 6: 60), многие, в конце концов, оставили Его. «Не хотите ли и вы отойти?» — говорил Он, обращаясь к апостолам (Ин. 6: 67). Проповедь Христа — это время невероятного душевного напряжения всех участников трагедии.
Пишущий эти строки осознает, что и он мог бы оказаться, как и многие другие, в числе тех, кто оставил Христа.
В результате израильское общество раскололось, и значительная его часть заняла враждебную позицию по отношению к Иисусу. Враждебность обнаружилась как в самом низу, на уровне толпы, так и среди руководителей Израиля. Несколько раз толпа, возмущенная богохульными, как ей казалось, словами Иисуса, собиралась побить Его камнями. Что же так возмутило израильтян? Самое страшное из обвинений было связано с божественной природой Христа, о которой Он говорил открыто. Именно за это иудеи собирались убить Его. «Много добрых дел показал Я вам от Отца Моего; за которое из них хотите побить Меня камнями?» — вопрошал Иисус. «Иудеи сказали Ему в ответ: не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь себя Богом» (Ин. 10: 32–33). Вот это: «будучи человек, делаешь себя Богом» — здесь самое главное. Божество Христа было абсолютно неприемлемо для традиционного иудея. Тот, кто говорил о себе так, был преступником, не Мессией, а лжепророком, которых следовало убивать. В данном конкретном случае убийство не состоялось, но лишь потому, что время Его еще не пришло.
Тот, кто говорил о себе так, вступал в противоречие со Св. Писанием, в котором, согласно традиционному пониманию, ничего не сказано о грядущем пришествии в мир Мессии — Богочеловека, призванного Своими страданиями искупить грехи мира. Не об этом ли писал в Послании к Римлянам апостол Павел: об откровении тайны, «о которой от вечных времен было умолчано» (Рим. 14:24)?
Весьма схожую позицию заняли первосвященники, духовные руководители Израиля. «Мы имеем закон и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал себя Сыном Божиим» (Ин. 19: 7) — объясняли они Пилату.
После того как первосвященники осознали, что Иисус — не Мессия, которого ожидает Израиль, перед ними встал вопрос: что же делать? Ведь по своему положению они отвечали не только за себя, но и за народ в целом. Они знали, как популярен Иисус, и опасались, что Он, обладая удивительными способностями, может вовлечь народ в авантюру, которая приведет к гибели Израиля. (Что и случилось позднее, но уже не в связи с Иисусом.) В этот момент и родилась мысль о том, что Иисуса нужно убить. «…лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 11: 50).
По римскому закону иудеи не имели права никого предавать смерти. Этот запрет ничего не значил для толпы, но первосвященники как официальные лица должны были соблюдать его неукоснительно; и потому они вынуждены были обратиться к Пилату.
Люди, причастные к смерти Иисуса, по-разному относились к Нему. Одни искренно верили, что Иисус — лжепророк и потому должен быть казнен в соответствии с заповедью закона. «Но пророка, который дерзнет говорить Моим именем то, чего я не повелел ему говорить, и который будет говорить именем богов иных, такого пророка предайте смерти» (Втор. 18:20). Другие участвовали в суде, поскольку хотели угодить первосвященникам, именно они кричали «Распни, распни Его!» Третьи помнили чудеса, сотворенные Иисусом, и были убеждены, что Иисус — Христос. В реальность Его смерти они не верили, но хотели спровоцировать ситуацию, когда Он должен будет, по их представлениям, проявить Свои власть и силу. Не исключено, что Иуда, предавший Иисуса, входил в число таких людей с двоящимися мыслями. Этим объясняется, возможно, его самоубийство. У Креста некоторые говорили, насмехаясь: «Других спасал, а Себя Самого не может спасти; если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него» (Мф. 27: 42). Для них Голгофа — это последнее испытание, призванное удостоверить мессианство Иисуса.
Но Иисус исполнял волю Отца Своего небесного. Его мессианская роль не умещалась в представления иудеев о роли Мессии как спасителе Израиля. Он шел на смерть, которая должна была изменить мир. Он открыл перед людьми перспективу, о которой они не смели даже мечтать. Все в Израиле знали о предстоящем Воскресении, о нем сообщалось в книгах Иезекииля (37:1–14) и Даниила (12:2–3). Избранный Богом народ Израиля должен был воскреснуть в известный одному Богу срок. Жертва Иисуса преодолевала национальную ограниченность Закона. Всеобщее Воскресение как величайшее обетование всех времен стало частью истории. Чтобы это обетование осуществилось, исполняя волю Отца, Иисус принял добровольную смерть, страшную, мучительную и, по человеческим меркам, позорную.
Для того чтобы это осуществилось, Иисусу пришлось вступить в конфликт с духовными руководителями Израиля — книжниками, фарисеями и саддукеями. Никто в Израиле не знал Закон лучше их, и никто не пёкся о соблюдении Закона с большей ревностью. Казалось бы, Иисус должен был именно с ними установить самые лучшие отношения. Однако этого не произошло. Обличения книжников и фарисеев, которые мы находим в Евангелиях, столь жестоки и столь мало соответствуют тому, что мы знаем о них из Талмуда и других источников, и выражены в такой непримиримой форме, что вызывают просто изумление (см., например, Мф. 23). В результате, фарисеи на протяжении двух тысяч лет в христианском мире стали притчей во языцех, как лицемеры, в то время как в действительности они были — духовным цветом Израиля. Какая жестокая судьба! Иисус как будто специально рвал всякую возможность для контакта с ними ради того, чтобы расчистить Себе путь на Голгофу.
К числу фарисеев принадлежал будущий апостол Павел. Иисус и Сам был или во всяком случае воспринимался народом как фарисей, как рабби (учитель), принадлежащий фарисейской общине. «Учитель» — стандартное обращение к Спасителю, многократно повторенное в Евангелиях.
Не вызывает сомнения, что евреи причастны к распятию и смерти Иисуса Христа. Евангелия повествуют об этом со всей определенностью. Тем не менее, когда обдумываешь детали, возникает немало вопросов. В самом деле, сколько евреев находилось на площади, где происходил суд Пилата? Может быть, сто, а может быть, двести, вряд ли больше. А сколько всего евреев проживало в Израиле во времена Иисуса? Оценки разнятся, но, по-видимому, не менее миллиона или даже несколько миллионов человек. Кто же распял Христа? Чем во время суда было занято большинство людей, не входивших в Его ближайшее окружение? Евангелия кое-что сообщают об этом. Они жили обычной жизнью, никак не связанной с приходом Мессии, не подозревая о том, что их ждет впереди, как, например, Симон Киринеянин. «И заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля (курсив автора – Г.К.), нести крест Его» (Мк. 16:21). Симон Киринеянин — фигура символическая: казнь еще не совершилась, но Израиль уже понес крест Христов.
Не вызывает сомнения, что евреи причастны к распятию и смерти Иисуса Христа. Однако вопрос очень сложен. Фарисеи, хотя и могли влиять на принятие решения, однако не обладали административной властью. Книжники и простой народ — тем более. С Римом общались и решали юридические и административные вопросы «первосвященники и начальники Храма», как именуют их не вполне ясно Евангелия (Лк. 22:52); по-видимому, это чиновничья верхушка. Много лет спустя Б. Пастернак высказался о них в стихотворении «Дурные дни»: «И темными силами храма / Он отдан подонкам на суд».
Кто же стоял за процессом и казнью Иисуса? Исследователи выделяют три действующие силы: 1) начальство Храма, 2) мытарей и менял, пострадавших финансово, и 3) римские власти, врагов всяческого беспорядка и беспокойства. Именно римские власти приняли окончательное решение, соответствовавшее характеру Пилата, человеку жестокому и бескомпромиссному, ненавидевшему евреев.
Иудеи в большинстве своем не приняли Иисуса, а пошли за книжниками и фарисеями. Почему так произошло? Почему избранный Богом народ не воспринял проповеди Христа, не распознал в Нем Мессию, Спасителя мира, не ответил, подобно апостолу Петру, на Его вопрос: «Не хотите ли и вы отойти? …Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни: и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живаго» (Ин. 6: 67-68). Думается мне, потому что этого не захотел Сам Господь. Его замысел простирался далеко за пределы собственно истории Израиля. Центр Его проповеди — это домостроительство Церкви, в которой Израилю пока места не нашлось. Не стоит, однако, думать, что Господь забыл о Своем народе, который служил Ему на протяжении стольких лет. Просто замысел Его еще не воплотился в истории в полной мере. Израиль жив и Господь наш жив, рано или поздно они встретятся в истории.
Необходимо помнить также, что в Иерусалиме существовала община Иакова, большая чисто иудейская церковь, в дальнейшем полностью уничтоженная. Ведущую роль в ней играли родичи Иисуса и среди них череда епископов, ни один из которых не умер своей смертью. Имела хождение также версия Евангелия от Матфея на арамейском языке, еще доступная Иерониму в начале пятого века. Иудео-христианские общины, восходящие к этой Церкви, продолжали существовать в Сирии до начала эпохи ислама. Вывод о том, что иудеи не приняли Христа, может оказаться поэтому не вполне верным, или даже совсем неверным.
Когда думаешь о судьбе еврейского народа, поражает обилие крови, пролитой в связи с распятием и смертью Иисуса Христа. Едва ли стоит приводить здесь исторические примеры, они всем известны: и на западе, и на востоке на протяжении столетий повествование о Голгофе порождало ненависть к евреям и приводило к их физическому уничтожению. Конечно, далеко не все христиане участвовали в убийствах. Многие сохраняли в этом вопросе трезвенную осторожность. Многие симпатизировали евреям, относились к ним с уважением и помогали в крайней ситуации. Многие отвергали антисемитизм как явление абсолютно несовместное с верой в Иисуса Христа и открыто заявляли об этом.
Но крестившиеся не по избранию, не из любви к Христу свою жестокость оправдывали евангельским текстом. Они были так воспитаны. Празднование христианской Пасхи ежегодно совершалось во всех храмах. На страстн;й седмице христиане погружались в конкретные обстоятельства смерти Иисуса и напитывались ненавистью к евреям. Некоторые молитвы, и поныне звучащие в храмах, направлены непосредственно против иудеев. Как, например, в Великий Четверг на «службе 12 Евангелий»: «Но даждь им Господи по делом их, яко не разумеша Твоего снисхождения», или «Но даждь им, Господи, воздаяние их, яко тщетным на тя поучахуся», или «Приложи им зла, Господи, приложи зла славным земли» в соответствующем контексте. Как связаны они с молитвой Самого Христа на Кресте: «Отче! прости им, яко не ведают, что творят» (Лк. 23:34)? Очевидно, никак не связаны, но эти молитвы четко передают тот дух отчуждения, которым проникнуты сердца христиан по отношению к евреям.
Со своей стороны, иудеи на протяжении столетий воспринимали христиан как язычников и соответствующим образом к ним относились. Считалось, что чтение Евангелия и общение с христианами оскверняет правоверного иудея. В средние века и позднее получили распространение клеветнические повествования об Иисусе Христе и Богородице. Особую ненависть вызывали христиане из евреев, для которых, согласно популярному мнению, уготованы самые страшные мучения в преисподней. Злодеяния, совершенные христианами по отношению к евреям в разные моменты истории, никогда не забывались в исторической памяти иудеев.
Люди, окружавшие Иисуса, в большинстве своем были иудеями, они хорошо знали предписания Закона, которым они следовали с неукоснительной строгостью. Женщины, стоявшие у Креста, как и апостолы — первооснователи Церкви, исповедовали иудаизм, который был для них живой религией. Апостол Петр говорил о себе: «Я никогда не ел ничего скверного или нечистого» (Деян. 10:14).
Авторы Евангелий, однако, уже не так хорошо представляли реалии жизни во времена Иисуса. Позднее, когда большинство в Церкви составили эллины и обозначился глубокий раскол между Церковью и синагогой, представления об иудаизме стали еще более схематичными. Христиане, например, были убеждены в том, что иудеи плохо знают и неверно понимают Св. Писание. Они также верили, что иудеи — это злодеи, сознательно действующие против Христа и Его Церкви. «Богоубийцы» — стандартное прозвище евреев в христианском мире. Клевета на евреев в средние века и в Новое время была широко распространена. Христиане как будто забыли о том, что за каждое сказанное слово придется отвечать перед Богом (Мф. 12: 36). Верили, например, что во время эпидемий евреи отравляют колодцы, что они на Пасху пьют кровь христианских младенцев. «Умерщвленные евреями младенцы» до сих пор почитаются в Церкви как святые мученики, как на западе, так и на востоке в регионах, подверженных католическому влиянию. Христиане были убеждены в том, что евреи больше не избранный Богом народ и Завет между ними и Богом упразднен после прихода Христа. История полна примерами насильственного крещения евреев под страхом смерти или изгнания. В России насильственно крестили тысячи мальчиков-кантонистов в эпоху правления Николая I. Ненависть к евреям делала практически невозможным их добровольное обращение ко Христу, в то время как дискриминация, напротив, поощряла неискренние (конъюнктурные) «обращения». Завершением этой долгой и страшной тысячелетней истории стал Холокост. Конечно, формально Холокост не имеет отношению к истории христианства, потому что нацисты не были христианами. Но они шли по проторенной задолго до них дорожке.
<…>
Самый главный вопрос здесь, может быть, вообще не к людям относится. Череда бедствий, которые пришлось пережить евреям на протяжении столетий, что это? Неужели расплата за распятие и смерть Иисуса Христа? Верно ли, что Господь мстит евреям за смерть Иисуса? Этот вопрос ставит острейшую проблему перед христианским сознанием. Бог мститель, Бог, наказывающий на протяжении многих лет за однажды совершенный грех, страшный и неколебимый в Своем гневе, — это на самом деле наш Бог? Такого Бога можно бояться, трепетать перед Ним, но едва ли можно Его любить. Полагают, однако, что Бог вообще никому не мстит. И если это так, придется сделать вывод, что еврейская история — это дело рук человеческих.
Утверждают также, что Завет между Богом и евреями, избранным Им народом, был расторгнут после страданий и смерти Иисуса Христа. В христианской традиции он именуется Ветхим, то есть потерявшим силу, непригодным для жизни. Многие христиане считают, что современный иудаизм — это мертвая религия, лишенная благодати и присутствия Божьего. Ссылаются при этом на книгу пророка Иеремии, где впервые упомянуто выражение «новый Завет» (31:31–34), которую ап. Павел цитирует в Послании к Евреям (гл. 8), а также на Послание к Римлянам (гл. 9–11), где речь идет как будто о передаче благодати от иудеев к христианам из язычников. Нигде, однако, прямо не сказано об упразднении Ветхого Завета. И самая известная фраза ап. Павла, цитируемая по этому поводу: «Говоря “новый“, показал ветхость первого; а ветшающее и стареющее близко к уничтожению» (Евр. 8:13), — такого значения не имеет, потому что быть близким к уничтожению и быть уничтоженным — это все-таки разные вещи.
Как и ранее, здесь самый главный вопрос не к человекам, а к Богу обращен. Если Ветхий Завет на самом деле упразднен, как мы должны относиться к обетованиям, которые были даны евреям в дохристианскую эпоху? Верен ли Господь в Своих словах? Если не сбудутся слова, обращенные к иудеям, то можем ли мы утверждать, что исполнятся обещания, данные христианам? Потому что один Господь сказал иудеям: «Соблюдайте постановления Мои и законы Мои, которые исполняя, человек будет жив. Я Господь (Бог ваш)» (Лев. 18:5), и Он же сказал христианам: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Ин. 11:25–26). Мое сердце склоняется в сторону отказа от мысли о недействительности в нынешнее время ветхозаветных обетований. Как об этом сказал ап. Павел: «В отношении избрания, (иудеи) возлюбленные Божии, ради отцов. Ибо дары и призвание Божие непреложны» (Рим. 11: 28–29). То есть избрание Божие действительно и поныне и современный иудаизм — живая религия и одна из мощнейших духовных сил в нашем мире.
Однако не все так трагично в отношениях между христианами и иудеями.
Рассказывают, например, такую историю. Спросили как-то молодые монахи старца в монастыре: «Чему христианин может научиться у иудеев?» Старец ответил: «Любви к Богу». Какой удивительный ответ! Откуда, интересно, он мог узнать об этом, ведь живого общения с иудеями у него не было? Думается мне, что это действие Духа Святого, который любящим Его открывает истину вопреки всякому житейскому опыту.
Действие Святого Духа, который «дышит, где хочет», распространяется не только на христиан, но и на евреев. Большинство евреев в настоящее время в Бога не верит. Самые яростные и последовательные атеисты происходят из евреев. Но вот чудо из чудес: уходит поколение и приходит новое поколение вновь рожденных людей, и из их числа из столетия в столетие без всякой видимой причины вдруг появляются, возникают, можно сказать, из ничего, вопреки исторической реальности, враждебной евреям, христиане-евреи. Их число не велико и не мало, трудно оценить, сколько их. Как правило, они присоединяются к той конфессии, рядом с которой родились, но это необязательно. Христиане из евреев встречаются среди католиков, православных и протестантов. Некоторые из них приобретают известность, а другие остаются в безвестности. Их привлекает личность Иисуса Христа, хочется быть с Ним и более нигде. И это вселяет надежду.
<…>
| |
|
Христианское творчество / Куртик Геннадий Евсеевич / Сидоров Г.Н. Размышления о судьбах Церкви
