"Самый чуткий нос России". Так Федор Шаляпин представил однажды гостям своего
друга -- писателя Александра Ивановича Куприна. Некий французский парфюмер, присутствовавший
на том вечере, решил вдруг устроить новоявленному гостю настоящий экзамен. Он
предложил Куприну определить состав духов -- последнюю разработку его фирмы.
Француз явно намеревался сбить спесь с самоуверенного русского: подобное задание
не всякому и профессионалу под силу. Когда экзаменуемый медленно, но уверенно
перечислил все основные ароматы парфюма, француз схватился за голову: "Не понимаю!
Как!? Как это может быть, что вы, человек с таким редким дарованием, можно сказать,
с настоящим собачьим нюхом, -- и вдруг какой-то писатель?!"
Он мог бы стать вором, если бы не стал писателем
Светлой памяти Елены Антоновны Янчевской посвящаю
Современники шутили, что в Куприне было что-то "от большого зверя". Мамин-Сибиряк
вспоминал: "Куприн имел одну несколько странную привычку -- настоящим образом,
по-собачьи, обнюхивать людей. Многие, в особенности дамы, сильно обижались..."
Впрочем, одна из дам -- писательница Н. Тэффи -- искренне восхищалась его даром:
"Вы обратите внимание, как он всегда принюхивается к людям! Потянет носом, и
конец -- знает, что это за человек!"
По части запахов у Куприна был единственный соперник -- Иван Бунин. И когда они
сходились вдвоем, между ними начиналось состязание: кто определит более точно,
чем пахнет, например, цирковая арена или ближайший трактир. Однажды в большой
писательской компании зашел спор о том, чем пахнет женщина. "Женщины пахнут сливочным
мороженым", -- заметил Чехов. "А мне кажется -- цветками липы, слегка подвявшими",
-- подал голос Бунин. Куприн, сделав небольшую паузу, сказал: "А по-моему, молодые
девушки пахнут арбузом и парным молоком. А старушки, здесь на юге, -- горькой
полынью, ромашкой, сухими васильками и ладаном". Чехов, в знак признания победы,
пожал Куприну руку...
Настоящий татарин должен ходить в тюбетейке...
Александр Иванович очень гордился своей татарской кровью (его мать -- татарская
княжна). Легко ранимый и невероятно обидчивый, он бросался на каждого, кто, хотя
бы и по незнанию, ошибался в произношении его фамилии: его почему-то часто называли
Куприн, с ударением на первом слоге. Тогда он подскакивал к "обидчику" и, схватив
его за фалды пиджака, почти по слогам выговаривал:
-- Я -- Куприн, и всякого прошу это помнить! На ежа садиться без штанов не советую!
Во времена пика своей славы он любил одеваться татарином: носил расписной халат
и цветную тюбетейку, в которой бывал и в гостях, и в ресторанах, где, по воспоминаниям
Бунина, "садился так широко и важно, как пристало бы настоящему хану". А для
еще большего подобия "особенно узко щурил глаза".
Мягкий и застенчивый с женщинами, он был резок и дерзок с мужчинами. Во хмелю,
в который он впадал от одной рюмки водки, лез на ссоры со всяким, кто попадался
ему под руку. Несмотря на маленький рост, он умел доказать каждому свое физическое
превосходство. В 1902 году его одесский приятель, Антон Богомолец, рассказал
ему о какой-то старухе, которую беспощадно колотит сын, громадного роста биндюжник.
Куприн в тот же день разыскал этого человека в порту и, рискуя быть изувеченным
его кулаками, сказал ему такие крутые слова, что тот закаялся измываться над
матерью.
"Я хотел бы стать женщиной и испытать роды..."
Прежде чем стать писателем, Куприн успел поменять добрых десятка два профессий.
Побывал и боксером, и цирковым борцом, и землемером, и учителем, и актером, и
рекламным агентом, и рыбаком, и воздухоплавателем, и шарманщиком, и продавцом
"пудерклозета инженера Тимаховича"... Ему не важно было, сколько заплатят, ему
было интересно попробовать себя в новой роли.
Жгучий интерес к жизни бросал его в самую гущу изучаемого дела или явления. Однажды
в Одессе газетный репортер Леон Трецек познакомил его с начальником одной из
пожарных команд. Куприн тотчас же воспользовался этим знакомством и, когда в
центре города загорелся среди ночи жилой дом, Куприн в медной каске помчался
туда вместе с отрядом пожарников и работал в пламени и в дыму до утра.
"Я хотел бы на несколько дней сделаться лошадью, растением или рыбою или побыть
женщиной и испытать роды". Только такая неуемная жажда жизни могла заставить
его попробовать себя в роли конокрада, шпика, санитара в морге и даже... вора.
Как-то, после продолжительной беседы со случайным ресторанным собеседником, оказавшимся
каким-то знаменитым вором, ему вдруг захотелось испытать, как чувствует себя
профессиональный грабитель, забравшийся ночью в чужую квартиру. "Выбрал место
и время, отобрал вещи, уложил их в чемодан, но вынести их не хватило решимости".
Страшно подумать, до чего бы могли довести Куприна подобные "эксперименты", если
бы он вовремя не стал писателем!
За один рассказ -- двое суток карцера
Писателем Александр Иванович стал случайно. Первый рассказ он написал еще будучи
курсантом военного училища. "Русский сатирический листок" вдруг решил напечатать
присланный неизвестным автором за подписью "Ал. К-рин" довольно слабый рассказ
"Последний дебют". В тот же день кто-то доложил начальству, что один из курсантов
"тиснул какую-то чепуху в газетишку". Начальство произвело следствие, и презренный
писака, затесавшийся в славные ряды будущих героев отечества, был обнаружен и
предан суду. Наказание оказалось на удивление легким: всего-то двое суток карцера!
Тогда, сидя в карцере, Куприн пообещал себе не прикасаться к перу и бумаге. И
обещание свое он, наверное бы, сдержал. Если бы не встретил Ивана Бунина.
Именно с его легкой руки Куприн, в то время очень нуждавшийся и даже голодавший,
написал по его просьбе небольшой рассказ, и... сразу же получил приличный по
тем временам гонорар. На который тотчас же купил себе "нормальной" еды (вина,
сыра, колбасы и... икры), а также новые башмаки (в тех, что он ходил, по словам
Бунина, стыдно было и таракана прихлопнуть).
Для чего писателю подушка?
"Случайный" писатель, Куприн и писал свои произведения от случая к случаю. Его
первая жена, Мария Карловна Давыдова, мечтала сделать из него если не великого,
то хотя бы модного писателя. Каждое утро после завтрака Куприн, по требованию
жены, уходил к себе на чердак, где устроил рабочий кабинет, и до самого обеда
работал. Однако эффективность этой работы почему-то равнялась нулю: за несколько
недель он не написал ни одной строчки. При этом на все обвинения в лени у него
обязательно находились веские отговорки: "голова болела...", "живот болел...",
"прежде чем писать, лучше сто раз обдумать..." и т. п. В одно прекрасное утро,
закончив с завтраком, он поднялся из-за стола и как-то необычно, боком начал
выходить из комнаты. Наблюдательная супруга заметила, что спереди блуза на нем
странно оттопыривается. Она подошла и одернула рубашку. И вдруг оттуда вывалилась...
небольшая подушка. "Что это такое?" -- строго спросила Мария Карловна. Куприн
смутился: "Видишь ли, Маша... на табурете сидеть слишком жестко... Вот я и беру
с собой подушку". -- "А вот я посмотрю сейчас, как ты там устроил свой рабочий
кабинет!" -- "Да нет, зачем! Лучше не ходи, Маша!". Но Мария Карловна уже шла
по лестнице...
Разумеется, никакого табурета на чердаке не оказалось: около стены было сложено
сено, покрытое каким-то одеялом.
-- Вот так рабочий кабинет! -- закричала строгая супруга.
-- Видишь ли, -- виновато залепетал Куприн, -- я лежу, обдумываю тему, а потом
незаметно засыпаю...
-- Хорошо, -- отрезала Мария Карловна. -- С завтраками отныне будет покончено!
Любовь жены надо... заработать!
Куприн был ленивый писатель. Чего только не предпринимала его честолюбивая супруга,
чтобы перевоспитать своего муженька: и ругала, и обедов лишала, и даже отказывала
в супружеской близости. Дело дошло до того, что она предъявила ему ультиматум:
он снимает себе холостую комнату и будет работать над "Поединком". Он может приходить
домой, но при одном условии: в дом его пустят лишь в том случае, если он предъявит
следующую главу повести...
Теперь домой "в гости" Куприн приходил отдыхать только тогда, когда у него была
написана новая глава или хотя бы часть ее. Однажды он принес Марии Карловне несколько
старых страниц. Утром она заявила ему:
-- Так обманывать меня тебе больше не удастся! -- И распорядилась укрепить на
двери цепочку. Куприну приходилось, прежде чем попасть в квартиру, просовывать
в щель рукопись и ждать, пока она пройдет цензуру Марии Карловны.
Куприн молча страдал. Болезненно самолюбивый, он чувствовал себя униженным вдвойне,
работа валилась из рук. А побывать в семье ему очень хотелось, и он опять пришел
со старыми страницами, надеясь, что Мария Карловна их забыла. Он просунул листки
в черную щель и сел на лестнице, проклиная себя за безволие. Голос непреклонной
супруги прозвучал из-за двери:
-- Ты ошибся, Саша, и принес мне старье. Спокойной ночи! Новый кусок принесешь
завтра.
Дверь захлопнулась.
-- Машенька, пусти, я очень устал и хочу спать. Пусти меня, Маша... Голос Куприна
дрожал.
Ответом было молчание. Он сидел на ступеньке, обхватив голову руками, и беззвучно
плакал.
-- Какая ты жестокая... безжалостная...
Куприн поднялся и медленно пошел вниз.
"Папа много водки пьет, его за это мама бьет..."
Прежде чем решиться на окончательный разрыв, Куприн длительное время топил боль
в алкоголе. Его четырехлетняя дочь Лида однажды, в присутствии многочисленных
гостей и отца, исполнила частушку собственного сочинения:
У меня есть папа,
У меня есть мама.
Папа много водки пьет,
Его за это мама бьет...
Именно в это время родилась легенда о Куприне, как о пьянице, дебошире и гуляке.
Нелюбимый и слабовольный, он превратился в ресторанного завсегдатая, обзавелся
сомнительными друзьями и почти все вечера проводил в кабаках или на ипподроме.
О его пьяных выходках писали все бульварные газеты. Куприн облил горячим кофе
такого-то, выбросил из окна на улицу такого-то, выкрасил зеленой масляной краской
голову такому-то, кинул в ресторане "Норд" в бассейн со стерлядью такого-то,
на банкете такого-то вскочил в пьяном угаре на стол и раскрошил ногами все тарелки
со снедью...
Эти беспробудные хмельные годы аукнутся позднее: пышущий здоровьем и физической
силой Куприн к концу жизни превратится в жалкого и больного человека, почти маразматика.
Но это будет потом, а пока... Пока все будет продолжаться до того дня, когда
его, погибающего, не спасет молодая и любящая его девушка, няня и воспитательница
его дочери, Лиза Гейнрих. Она сумеет уговорить его перестать пить и отправиться
на лечение в Финляндию. Лиза Гейнрих станет для него настоящим ангелом-хранителем.
Благодаря ей, ее душевной мягкости и доброте, Куприн вернется к творчеству и
познает наконец радость спокойной семейной жизни.
"Женщина -- это последний сосуд..."
Перу Куприна принадлежит немало замечательных рассказов и повестей. В этом ряду
явно выделяется одно небольшое произведение, "Гранатовый браслет"...
Когда-то давно, в пору молодости, кто-то рассказал ему странную историю о влюбленном
фанатике, который многие годы забрасывал свою возлюбленную -- замужнюю женщину
-- любовными письмами и подарками. Письма были плоскими, а подарки -- безвкусными.
И конец истории был скорее поводом для практики психиатра. Но Куприн вдохновился
услышанным рассказом. И через несколько лет написал повесть, за которую получил
тысячу критических уколов от собратьев по перу. И -- тысячу благодарных писем
от читательниц.
"Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой грустью,
тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания. Но я не причиню
тебе горя. Я ухожу один, молча, так угодно было Богу и судьбе, "Да святится имя
твое"...". Это цитата из "Гранатового браслета". В конце жизни, в Париже, полубольной
Куприн каждый вечер, сидя в кафе, писал длинные любовные письма к неизвестной
молодой женщине, в которую он, седой старый писатель, вдруг отчаянно и безнадежно
влюбился. Писал, но не отсылал адресату. В этих письмах часто повторялась та
самая строка из "Гранатового браслета" -- "Да святится имя твое"... Очевидцы
рассказывали, что лицо его в эти минуты чудесным образом преображалось: резкие
черты разглаживались, взгляд становился светлее и умиротвореннее, а на губах,
обычно всегда сурово сжатых, начинала играть легкая улыбка...
"Женщина, -- сказал Гете, -- это последний сосуд, который мы заполняем нашей
тоской по идеалу". Он так и не подошел, так и не познакомился, так и не открылся
ей. Он был счастлив уже одним только фактом ее существования.
