...Воры с литовцами вламывались в Городок темной сентябрьской ночью. Укрывшийся еще накануне днем лазутчик отомкнул ворота передовому отряду. Сонная, в подпитии, стража погибла под ножами без единого звука.
В распахнутые ворота, чавкая копытами по подмерзающей грязи, влетела конница; пешцы, звякая оружием, устремились по улочкам спящего беззаботно города. В узких извивах не видно ни зги - лишь месяц окровавленным оком сумел выглянуть раз-другой в разрыве туч. Треща смолою, занялись факелы, и в разных концах города пыхнули пожары. В зловещих отблесках огня заметались, обуянные смертным ужасом, полуодетые жители. Стыли отчаянные крики, гасли последние стоны, лишь огонь трещал, разгораясь весело и неистово, выстреливая снопами искр; дерево трещало и под ударами ломившихся в клети лиходеев.
Нечая Щелкунова еле растолкал в постели старый слуга. После крепкой воеводской медовухи - седмицу беспробудно пить и сдохнуть можно - разламывалась голова, мутило нутро, и еще толком не прочухавшийся Нечай, накинув на плечи зипун, вышел на волю к калитке. Заслышав шум, он отомкнул засов, выглянул на улицу и нос к носу столкнулся с усатой озверелой рожей и едва уклонился от сверкнувшей молнией перед глазами сабли. Пудовым своим кулачищем звезданув в висок, Нечай свалил лихоимца замертво, бросился, скумекав, что худо дело, за секирой в дом...и от оглушающего удара по затылку сполз под ворота тяжелым кулем.
Опамятовался, когда уже и дом и подворье опряло пламя. Яркой рождественской свечой пылала церковь напротив.
Кто-то склонился к Нечаю, норовя пособить подняться - дочь в наброшенной поверх исподней рубахи шали.
- Живой, тятенька?
- Покуда...
Щелкунов ощупывал сгустки крови в волосах на затылке.
- Я-то схоронилась, когда вбежали они, - рассказывала дочь. - Холопьев наших каких побили, какие сами утекли. Давай по сундукам, по ларям шарить...
- Не послушались Галактиона, пропили город! - простонал Нечай. - Прощения просить да каяться б!
- Хозяин-батюшка, бегут сюда! - предупредил невесть откуда выкурнувший, весь в копоти, старый верный слуга.
Поблескивая саблями, к ним подбегали воры.
Нечай подобрал клинок возле валявшегося снопом, кулаком пришибленного литвина, крикнул дочери и слуге:
- Из города выбирайтесь, нет спасения тут! К Галактиону хоронитесь, авось келью не тронут! Прощения у него попросите!
Злобно скалясь, ватага набегала; Нечай приготовился защищаться...
В пылающем городе было светло, как днем. Нечаевна со слугой, увертываясь от летящих головешек, споро добежали до заветного лаза в стене, но в освещенном пожаром посаде к ним прицепились двое воров. Эти за сабли не брались, стали лапать девку, пытаясь сдернуть с нее рубаху.
- О, гарна дивчина!
Слуга, выхватив из-за пояса нож, сунул его в брюхо одному, а второму, послабже и пожиже, вцепился в горло.
- Беги, куда тятенька указал!
Нечаевне удалось ускользнуть в ивняковые заросли: ветки больно стегали по лицу, она падала, спотыкаясь об корни. До взгорка, где стояла келья Галактиона, добралась уж, еле переводя дух, но через круговую канаву сиганула - не заметила, только ноги ожгло ледяной водой.
Галактион, стоя на коленях, молился, на отворившуюся внезапно дверь , насторожась, скосил глаза. Девицу, белым пятном появившуюся в проеме, с растрепанными, в саже, волосами и драной грязной рубахе узнал сразу - занимался уже серенький осенний рассвет. Это она, смеясь, помогала чернецу подняться из пыли под воротами щелкуновского двора.
Девица умоляюще взглянула на Галактиона, уста ее беззвучно шевелились.
Он понял и без слов: в низине трещали кусты, доносился возбужденный гомон пьяных мужских голосов. Галактион расковал цепь, молча схватил Нечаевну за руку и потянул из кельи. Та, испуганно тараща глаза, было уперлась - стены монашеской келейки казались последней защитой, но чернец, кротко улыбаясь, успокоил: «Пойдем, пойдем! Спрячу!».
По склону взгорка они сбежали вниз к громадным валунам, притащенным когда-то древни м ледником. Нечаевне опять пришлось шлепать босой по студеной ключевой воде, зато следы терялись. Под одним из валунов, невидимый в зарослях чапарыжника, открылся лаз в маленькую пещерку. Пробравшись в ее сухое нутро вслед за монахом, девка часто закрестилась дрожащей рукой - разглядела в дальнем углу добротную «домовину».
- Не пугайся, дщерь! - Галактион постучал согнутым пальцем по звонко отозвавшемуся дереву. - Часа ждет. Призовет Господь.
Прикрыв лаз обломком плитняка, Галактион взбирался обратно к келье долго. Поглядел с вершины горки на догорающий, затянутый сизо-мрачным облаком чада город, прошептал, перекрестясь: « Упокой, Господи, души усопших рабов твоих в месте светле, месте злачне...»
Гремя молотком, он успел только-только вогнать обратно и расплющить заклепки на цепи, как в келью ворвалась погоня.
- Девка не у тебя, святой отец? К тебе, видели, побегла, деться ей больше некуда.
Разгоряченные ватажники душили Галактиона вонью перегара, от их испачканных сажей, забрызганных чужой, еще не успевшей засохнуть кровью, звериных рыл чернец отшатнулся, осенив себя крестным знамением. Но о нем вроде бы сразу и забыли, перевернули все вверх дном в келье, по бревнышку едва не раскатали, обшарили и все вокруг, оглядывали из-под ладоней окрестность.
- Дивка гарна...
- Хороша-то хороша, но городского самого богача дочка. Ведает, небось, где отец казну со златом скрыл.
- Говори, куда спрятал девку?! - подступили лихоимцы к Галактиону. - Думаешь, что на цепь себя, ровно кобеля, посадил дак и не тронем? Святым стал? Еще как башку оторвем!
Сухое тело чернеца месили кулаками почем зря, пинали, юбили плашмя саблями, даже крюк цепи вырвали из потолка. Галактион, сдерживая стоны и мысленно вознося молитвы к Богу, упорно молчал.
- Бросайте на нем топтаться, зипуны без нас поделят! - крикнул кто-то снаружи.
Злодеи, толкаясь в дверях, сломя голову выбежали из кельи.
Галактион, мало не втоптанный в земляной пол своего обиталища, ощущал, как растерзанное, изломанное, горящее одной сплошной раной его тело покидает жизнь. Последним усилием воли он взмолился: «Господи, прости неразумных - и тех и других!. Благодарю тебя, что сподобил душу невинную спасти и свою отдать в руце твои...»
ЭПИЛОГ
Праздничный благовест колоколов далеко окрест разносился в морозном воздухе. Народ, идущий крестным ходом, медленно огибал еще храм, а служители в нарядных стихарях и с хоругвями в руках уже встали на церковном крыльце напротив врат. Колокола смолкли, и стал слышен хруст снега под множеством ног.
Отец Роман Ропшин перехваченным от морозца тенорком запел тропарь храма, хор подхватил дружно и голосисто, подтянули и прихожане. Батюшка дожидался, пока певчие закончат песнопение, чтобы войти в храм, как кто-то снизу легонько затеребил его за облачение.
- Милые мои, да как вы:?! Дождался...
Дети, все трое, и сын и дочки, пробравшись в толчее, облепили отца. Ропшин, поднимая их на руки, целовал в разрумянившиеся на морозе щечки и, приобняв за хрупкие плечики, повел в храм.
А на звоннице после короткого затишья вновь ударили весело колокола...
| |
|
Христианское творчество / Николай Толстиков / ЗНАМЕНИЕ ВОЗЛЕ ХРАМА (повесть) ч.II (продолжение)
