(Поэма в прозе на главы книги Бытия: 18, 22, 28)
"...истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал!"
(Быт. 28, 16)
Вступление
Дышали предчувствием листья зелёной дубравы Мамре. И, словно большие крылья, лежали плоские камни. И Слово было в начале, и Слово было, но люди о том не знали, но люди о том забыли. Не все однако.
I. Авраам
Во время зноя дневного, во время зноя, во время, когда ни единого облака не было в небе, когда гортань пересохла у Авраама, и он сидел при шатре в забытьи полусонном (но все ж и сквозь сон призывал Саваофа, но и во сне славословил Единого Бога), в это-то время Трое встали напротив.
Трое явились безмолвно, внезапно, - так же весной распускаются листья, так же растёт ребёнок, о том не зная. Три Дивных Странника встали напротив. И Авраам, убелённый сединами старец, и Авраам, муж, испытанный жизнью, вдруг побежал, как малыш, заприметивший маму, будто птенец к голубице всем телом воспрянул.
Ноги о камни разбил он, дыхание сбилось, и головная повязка от бега развилась. Пал Авраам перед Богом на жёсткую землю, целуя Странников следы и умоляя не уходить и отведать печёного хлеба, дабы сердца Их могли отдохнуть хоть немного.
Они сказали: "Сделай так, как говоришь". Они сказали: "Сделай". Они сказали: "Точно: от Авраама будет народ великий, сильный". Они сказали: "Будет". Они сказали точно.
И так же, как явился, Бог удалился. Но прежде Авраам смиренно молвил Богу:
- Владыка неба и земли, я - прах и пепел, скажи мне, если вдруг в Содоме найдётся пятьдесят мужей, чья совесть, как слеза, чиста, помилуешь ли Ты содомлян?
- Помилую за пятьдесят мужей.
- А если в городе останется десяток, всего десяток в городе огромном, незапятнавших ризы мерзкой скверной, Ты пощадишь ли город?
- Помилую и ради десяти.
И Бог пошёл неудержимо, властно, красиво, как звезда по тихой глади моря ходит.
А Авраам подумал: "А ради одного?"...
II. Исаак
И вот тот день настал. Вверх, вверх по камням, вверх, вверх против времени и против естества, распугивая змей и не паля костра на остановках, шёл Авраам, шёл с раннего утра, дабы исполнить всесожженье Богу.
С ним разделял нелёгкую дорогу единственный любимый Исаак, сынок - отца опора.
Жарой дышали горы. Казалось, плавилась земля. Казалось, небо дверь закрыло. Отец шёл сына убивать, отец вёл сына.
На третий день пришли, на третий, на третий день. Огонь и нож взял Авраам, огонь и нож. Огонь пылал в его душе. Огонь пылал. Был отрок тих. Отец страдал. Был мальчик тих.
А по дровам, не зная ни о чём, ползла неспешно божия коровка. Нож стыл в руке. Пора! Размах...
"Стой, Авраам! Не убивай для Бога Исаака, не убивай, не убивай для Бога. Бог есть Любовь? Так не убей для Бога", - так Ангел возгласил.
И Авраам взрыдал, как будто прорвало плотину, а сын у ног отца, как агнец кроткий, спал, и мир во сне его молочно-белым стал.
И понял Авраам: "Бог милует и ради одного. Но Тот Один ещё не явлен миру".
III. Иаков
Шли годы.
Иаков, сын Исаака, взял один из камней, взял один, один из камней того места, на котором прилёг отдохнуть, преполовинив путь. Себе в изголовье камень он тот положил, он положил камень.
Синеглазая ночь, как живая, Богу хвалу воспевала. И видел Иаков во сне, и видел во сне Иаков дивную лестницу в небо, Ангелов сонмы на ней и Вседержителя Бога.
А, пробудившись от сна, камень с собою он взял. Тот камень он взял не во сне. И, пробудившись, сказал: "Истинно Бог - на земле, а я не знал!".
Заключение. У иконы Пресвятой Троицы преподобного Андрея Рублева.
Время пронзило многие вещи, время пронзило. Многое стало преданьем, многое очень. Лавры героев, гордые званья - жертвы забвенья. Надписи стёрты, бюсты разбиты. Стали медали предметом торга. "Великий Сталин" - кого так звали? Никто не знает. Песок пустыни омыл дорогу, по коей когда-то куда-то шел прокуратор, а потом шел обратно, а потом его относили в селения мёртвых... О, участь гордых!
Но кто об этом думает ныне? Нас мудрей позади идущий, позади идущий нас инок. О том ли думает инок в пятнадцатом веке сущий? Играет на солнце иней... О чем размышляет инок, лесною тропой бредущий? Что духом он созерцает, ночуя в пустынной куще? Звали просто его Андреем, теперь зовут преподобным. Он в сторону отвратился, вздохнул и перекрестился, проходя перед местом лобным, в Москве перед местом лобным. Тогда его звали Андреем, теперь зовут преподобным.
Он слышал, он сердцем слышал, он видел, сквозь время видел зеркальный престол и Чашу, золото крыльев и чащу, дыханье листвы мамврийской, свечение шёлка и ситца, благословенье десницы, словно парение птицы. Звали его Андреем, теперь зовут преподобным. Он слышал.
Через бурю, через пустыню, через космический пепел, через забвенье, через незнанье, через мгновенье, через изгнанье можно услышать, если прислушаться, можно услышать, если, конечно, есть кому слушать.
И сегодня в Москве, Вашингтоне, в Джорданвилле, на Валааме можно услышать: ...дышали предчувствием листья зелёной дубравы Мамре. И, словно большие крылья, лежали плоские камни. И Слово было в начале, и Слово было у Бога и было То Слово - Богом...
Три Ангела мерно сияли. Три Ангела тихо воссели, воссели под дубом ветвистым, под дубом дубравы Мамре и стали олицетвореньем Совета Вечного Бога. Тени совсем не стало. Она растворилась, она растворилась от света, которым лучились одежды, которым горели взоры, которым блистали крылья Трёх Ангелов, восседавших под дубом дубравы Мамре, - Трёх и Единого Света.
Священные есть приметы, священные, нездешние есть напевы, пасхальные звоны, небесные есть законы, бесценные есть иконы, бесценные - как откровенье, как голос из-за порога, как лицезренье Единого Бога, Живого Бога, Живого.
* * *
Утвердившийся в красоте некогда мудро сказал: "Истинно Бог - на земле, а я не знал!".
2001 г.
| |
|
Христианское творчество / Инок Всеволод (Филипьев) / ДУХОВНАЯ ПОЭЗИЯ В ПРОЗЕ. Бог Авраама, Исаака и Иакова
