Христианская проза
Христианская поэзия
Путевые заметки, очерки
Публицистика, разное
Поиск
Христианская поэзия
Христианская проза
Веб - строительство
Графика и дизайн
Музыка
Иконопись
Живопись
Переводы
Фотография
Мой путь к Богу
Обзоры авторов
Поиск автора
Поэзия (классика)
Конкурсы
Литература
Живопись
Киноискусство
Статьи пользователей
Православие
Компьютеры и техника
Загадочное и тайны
Юмор
Интересное и полезное
Искусство и религия
Поиск
Галерея живописи
Иконопись
Живопись
Фотография
Православный телеканал 'Союз'
Максим Трошин. Песни.
Светлана Копылова. Песни.
Евгения Смольянинова. Песни.
Иеромонах РОМАН. Песни.
Жанна Бичевская. Песни.
Ирина Скорик. Песни.
Православные мужские хоры
Татьяна Петрова. Песни.
Олег Погудин. Песни.
Ансамбль "Сыновья России". Песни.
Игорь Тальков. Песни.
Андрей Байкалец. Песни.
О докторе Лизе
Интернет
Нужды
Предложения
Работа
О Причале
Вопросы психологу
Христианcкое творчество
Все о системе NetCat
Обсуждение статей и программ
Последние сообщения
Полезные программы
Забавные программки
Поиск файла
О проекте
Рассылки и баннеры
Вопросы и ответы
 
 Домой  Статьи / ТЫ НЕ ВИДИШЬ ЗВЕЗД? (К 80-летию писателя Юрия Казакова ) Войти на сайт / Регистрация  Карта сайта     Language — Смотри, какой туман! — сказал он жене, кладя руку на ее теплое плечо. — Ты не видишь звезд?Ему хотелось почему-то увидеть звезды...Ю. П. Казаков«В тумане»...По-русски— Смотри, какой туман! — сказал он жене, кладя руку на ее теплое плечо. — Ты не видишь звезд?Ему хотелось почему-то увидеть звезды...Ю. П. Казаков«В тумане»... — Смотри, какой туман! — сказал он жене, кладя руку на ее теплое плечо. — Ты не видишь звезд?Ему хотелось почему-то увидеть звезды...Ю. П. Казаков«В тумане»...По-английски— Смотри, какой туман! — сказал он жене, кладя руку на ее теплое плечо. — Ты не видишь звезд?Ему хотелось почему-то увидеть звезды...Ю. П. Казаков«В тумане»...
— Смотри, какой туман! — сказал он жене, кладя руку на ее теплое плечо. — Ты не видишь звезд?Ему хотелось почему-то увидеть звезды...Ю. П. Казаков«В тумане»...
— Смотри, какой туман! — сказал он жене, кладя руку на ее теплое плечо. — Ты не видишь звезд?Ему хотелось почему-то увидеть звезды...Ю. П. Казаков«В тумане»...
Литература
Живопись
Киноискусство
Статьи пользователей
Православие
Компьютеры и техника
Загадочное и тайны
Юмор
Интересное и полезное
Искусство и религия
Поиск

Дом сохранения истории Инрог


Интересно:
Рекомендуем посетить:

 
— Смотри, какой туман! — сказал он жене, кладя руку на ее теплое плечо. — Ты не видишь звезд?Ему хотелось почему-то увидеть звезды...Ю. П. Казаков«В тумане»...
ТЫ НЕ ВИДИШЬ ЗВЕЗД? (К 80-летию писателя Юрия Казакова )
( info@foma.ru )

У каждого свой путь ко Христу. И сколько путей, столько представлений о вере, Боге и Церкви. Кому-то повезло, он с детства помнит бабушкины руки в муке, пасхальный кулич и крашеные яйца, праздничное многолюдство в храме и трепетные свечи перед иконами. Эти добрые и простые образы, бережно сохраненные в сердце, встают у человека перед глазами, когда он молится, читает Евангелие или беседует о вере и жизни.
Но так повезло не всем. У тех, кого в храм привела не бабушка, а насущная необходимость познания Бога и себя, иные представления о вере, иные образы Церкви, приобретенные иным духовным опытом. Внимая молитвам и песнопениям Литургии, каждый пришедший ко Христу собственным, непростым путем видит «умными очесами» что-то свое.
Образы, которыми Православие запечатлено в моем сердце, сродни картинам М. В. Нестерова или рисункам И. Я. Билибина: тихий светлый край — Святая Русь, пустынность, нетронутые безлюдные леса и «топи блат», темные ночи зимой, тишина над землей. Светозарным русским Севером раскрывается мне вера Христова...
Север манил меня с детства. Жизнь там представлялась мне исключительно романтичной и удивительной. Я хотел стать не то полярником, не то геологом, не то учителем в далеком поселке. По радио Анна Герман пела про надежду — «компас земной» и удачу — «награду за смелость», и я видел тайгу, туманы, дожди и холодные рассветы. Воображались «взлетные огни аэродромов» и то, как я, повзрослевший и посуровевший, приеду в Москву навестить родителей. Заросший бородой, в немыслимой шубе и огромнейшем треухе, я обниму их, вглядываясь в «милые усталые глаза», а над этой идиллической картиной будет светить «незнакомая звезда».
С возрастом ребячьи фантазии выветрились из головы, но где-то в глубине в душе навсегда залегла любовь к незнаемому и незримому Русскому Северу. И поныне карта его для меня похожа на песню: Ладога, Онега, Пинега, Кокшеньга, Лопшеньга, Маленьга... Что-то необыкновенное, настоящее, кондовое слышится в этих загадочных финских и лопарских именах. И мне они приятнее и звучнее южной экзотики, всяких там полногласных Ниуэ и Вануату.
Как-то, поздней весной 1995 года, кажется, в мае я, выпускник Гуманитарного колледжа, попросту говоря, Библиотечного техникума, обходил с другом московские букинистические магазины. Их тогда было несравненно больше, чем сейчас. Интересные книги покупались здесь задешево, что радовало меня, бедного студента — начинающего библиофила. Заключительным пунктом этих обходов всегда был букинистический отдел «Дома военной книги» на Садово-Спасской улице. Ныне этого магазина уже нет...
Я не встречал тут особых редкостей, но каждый раз завершал здесь свои библиофильские экспедиции. И вот погожим майским днем я изучал содержимое магазинных шкафов — ряды безликих советских книг: отдельные тома из разрозненных собраний сочинений, пухлые романы безвестных писателей, что-то по военной истории, что-то по сельскому хозяйству, Маркс и Ленин... Среди этого однообразия мое внимание привлекла небольшая книга — «Северный дневник» Ю. П. Казакова. Название возбуждало любопытство, да и карта на форзаце обещала многое: Кимжа, Мезень, Пинега, Архангельск, Кемь, Мурманск. Книжка стоила какие-то копейки, и я легко купил ее, решив: если не понравится — выкину. Имя Казакова мне ничего не говорило...
На следующий день я взял «Северный дневник» почитать в метро. В гудящем на ходу вагоне, под стук колес я открыл книгу: «Пишу в носовом кубрике при свете ламп и зеленоватых потолочных иллюминаторов. Мы выходим сейчас из устья реки Мезени в море».
Когда я наконец пришел в себя, то понял, что проехал нужную станцию. Выйдя из вагона, пытался сообразить — что же со мной? Только что был на сейнере в открытом море и вдруг оказался в московском метро... Как же потрясло меня слово незнакомого писателя!
Это восхитительное потрясение Казаковым, не оставляющее меня уже много лет, совпало с моим первым приближением к Богу. В то же время я начал читать Евангелие, находя в нем поддержку и утешение. Тихий глас Христа звал меня: Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас. Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф 11:28-30). И я, искренне внемля этому гласу, искал, откуда же обращается ко мне Спаситель. Я был некрещен, юн и неопытен, куда же мне было идти?
Сколь разнообразно христианство! Православие, католицизм, протестантизм, древние Церкви и новые секты... Где же Бог? С кем Он? В поисках истины Казаков стал для меня детоводителем ко Христу (Гал. 3:24).
Нет, Казаков не корпел над богословскими трактатами, изъясняющими тайны христологии и экклесиологии, он просто писал рассказы про Россию и русскую жизнь. Его герои рыбачат на Белом море, охотятся в глухой тайге, влюбляются на московских улицах, счастливы и несчастны среди наших лесов и полей, городов и деревень. Читая эти честные и чистые рассказы, по-новому ощущаешь себя русским, сыном этой земли, сопричастником ее бытия. Казаков не оставлял мне выбора: я предпочел всему Русь и отеческую веру — старозаветное Православие.
Уже стоя на пороге Церкви, я, восторженный и благодарный, начал собирать сведения о Казакове, удивляясь тому, как незаслуженно мало сказано об этом чудесном писателе...
Юрий Павлович Казаков родился 8 августа 1927 года в Москве, в бедной рабочей семье. Родители — бывшие крестьяне, выходцы из Смоленской губернии. Жили в коммуналке на Арбате, в доме, где и сегодня расположен зоомагазин. Отрочество Казакова пришлось на тяжелые военные годы — помогал взрослым тушить «зажигалки» на крышах, был контужен при взрыве бомбы и с тех пор заикался. Пятнадцати лет стал учиться музыке — сначала на виолончели, потом на контрабасе, увлекался джазом. Окончил музыкальное училище им. Гнесиных и играл в разных оркестрах. В 1953 году, выдержав конкурс пятьдесят человек на место, поступил в Литературный институт, студентом которого в 1956 году впервые приехал на Север — в Архангельск.
Здесь же в 1957 году вышла первая книга Казакова — «Тэдди: история одного медведя». Начинающий писатель гордился ей: «Она вытерпела многие мытарства, не менее трагичные, чем герой этой книги. Я страшно люблю своего медведя, горжусь тем, что не пошел на поводу у массы редакторов и рецензентов, которые предлагали искоренить в ней дух свободомыслия». И первой же книгой Юрий Павлович открыл новую страницу в истории отечественной литературы.
И уже через год Казаков получил восторженное письмо-признание от непревзойденного К. Г. Паустовского, последнего романтика нашей литературы: «Я не могу без слез читать Ваши рассказы. И не по стариковской слезливости (ее у меня нет совершенно), а потому, что счастлив за наш народ, за нашу литературу, за то, что есть люди, способные сохранить и умножить все то великое, что досталось нам от предков наших – от Пушкина до Бунина. Велик Бог земли русской!»
Замечательную характеристику творчества Казакова дал писатель Юрий Нагибин: «Мой друг не ведал периода ученичества, созревания, он пришел в литературу сложившимся писателем с прекрасным языком, отточенным стилем и внятным привкусом Бунина. Влияние Бунина он изжил в своем блистательном «Северном дневнике» и поздних рассказах. Он никогда не приспосабливался к «требованиям», моде, господствующим вкусам и даже не знал, что это такое... Слово было дано ему от Бога. И я не встречал в литературе более чистого человека».
В каком-то смысле Казаков опередил свое время. Вспомним, о чем было принято писать в ту пору. Повсеместно господствовали тяжеловесные романы, штампованные заурядными наборами образов и мотивов. Но имена многочисленных литераторов, звонко чеканивших на печатных машинках сотни тысяч строк и строф про «стройки коммунизма» и «битвы за урожай», стерло из нашей памяти справедливое время.
В традиционные каноны «социалистического реализма» творчество Казакова никак не укладывалось. Грузным эпопеям, написанным «по зову партии», он предпочел емкие рассказы, написанные по зову души. Его наставником и другом был последний романтик нашей литературы, непревзойденный К. Г. Паустовский. Вместе они возродили русский классический рассказ (новеллу), о котором Юрий Павлович отзывался так: «Рассказ дисциплинирует своей краткостью, учит видеть импрессионистически — мгновенно и точно. Наверное, поэтому я и не могу уйти от рассказа. Беда ли то, счастье ли: мазок — и миг уподоблен вечности, приравнен к жизни. И слово каждый раз иное».
Необычной была не только литературная форма, избранная Казаковым, но и его герои — среди них нет плакатных праведников, румяных, добродетельных и самоуверенных. Он не писал о передовиках производства, молодых ученых и мужественных летчиках. Не измышлял и опереточных злодеев: заведомых пьяниц, подлецов и негодяев.
В прозе Казакова нет ничего сиюминутного: ни городской суеты, ни заводских труб, ни колхозов-миллионеров. Все проверено временем, будь то люди, их взаимоотношения или окружающий их мир. Но современники не понимали этого и обвиняли писателя в отрыве от жизни. Например, критик Инна Соловьева удивлялась: «Парадоксально: люди, являющиеся в нашу жизнь как анахронизмы, написаны с предельной конкретностью, являют собой «плотные создания», а люди в самом деле сегодняшние не обрели живых примет... Беда, что Казаков словно не решается остаться с глазу на глаз с простыми, обыкновенными героями».
Казаков — великолепный художник, тонкий, наблюдательный портретист. Герои его рассказов, будь то наивный отрок Алеша («Голубое и зеленое») или Иоанн, «человек божественный, молящий» («Странник») — верные слепки многообразной натуры русского племени. Именно люди, с их радостями и горестями, с их праздниками и буднями, с их страстями и страстишками интересовали Юрия Павловича.
В ту пору, когда литераторы непременно писали про «руководящую роль партии», освоение целины и ударные стройки, он рассказывал о людях, не размениваясь на сусальную ложь. Казаков писал о подлинной жизни своего народа, а не измышлял ее. Он наблюдал эту жизнь не из окон столичной квартиры или переделкинской дачи, а на сейнерах в бурном море, на тонях Поморья, в деревнях Смоленщины. Профессиональный музыкант, он тонко чувствовал фальшь и потому не сфальшивил ни одним словом.
И правда русской жизни представала перед читателем не вымышленной комсомолкой-отличницей-спортсменкой-красавицей, а девяностолетней старухой Марфой из беломорской деревни (рассказ «Поморка»), молящейся в темный угол, «где между почетных грамот висит черная раскольничья икона в тусклом серебряном окладе». И, замирая сердцем, вникал читатель вслед за автором в молитву святой души: «Странно мне слушать это — будто бабка моя молится, будто мать свою я слышу сквозь сон, будто все мои предки, мужики, пахари, всю жизнь с детства и до смерти пахавшие, косившие, положенные, забытые по погостам, родившие когда-то хлеб и другую, новую жизнь, будто это они молятся — не за себя, за мир, за Русь».
За сына-писателя молилась мать, Устинья Андреевна, простая крестьянка, подвижница, молитвенница и труженица. Тяжко ей было одной поднимать Юру — глава семьи, Павел Гаврилович, отбывал на Севере долгую и несправедливую ссылку. Но мать вырастила сына, передала ему свою златоустую русскую речь и искреннюю веру в Бога, которую он пронес через всю жизнь. Конечно, Казаков не был истовым богомольцем и постником — мера его веры ведома только Господу... Он справлял Пасху, ездил по монастырям (дважды был в Псково-Печорской обители), дома держал иконы и свечи, а с гонораров жертвовал на храмы, правда, через мать, сам — стеснялся. Своего многолетнего друга, писателя Виктора Конецкого, просил: «Сходи, старик, в церковь, помолись за меня».
Святая Русь, а не Советская Россия — вот отчизна Казакова. Этим и объясняется непреходящая значимость его прозы. И вот, Советской России нет, а Русь жива и живы с нею рассказы Юрия Павловича. Недаром он утверждал: «Художник всегда пишет о главном в жизни человека. Когда писатель говорит: я пишу о строительстве водонасосной станции, — жалко и его, и читателя. Это ведь задача в первую очередь газетного репортера, очеркиста. Если писатель ориентируется только на тему, на материал, книга устаревает быстро».
Но за «дух свободомыслия» и откровенный разговор о главном приходилось расплачиваться. В последние годы жизни Казакова мало издавали, а он мало писал и все больше отмалчивался, насмешливо называя свои рассказы «обветшавшими». Чтобы заработать на жизнь, брался за переводы и киносценарии. Женился, купил дачу в Абрамцеве и машину. Но, как заметил Нагибин, «Казаков не был создан для тихих семейных радостей. Все, что составляет счастье бытового человека — семья, дом, машина, материальный достаток — для Казакова было сублимацией какой-то иной, настоящей жизни».
Писателя неплохо знали при жизни, но после смерти практически забыли. В одном из интервью в ответ на вопрос: «Представляете ли Вы себе своего читателя?» — Юрий Павлович признался: «Не представляю. Никогда не видел ни в электричке, ни в поездах, ни в читальнях, чтобы кто-нибудь читал мои книги. И вообще что-то странное происходит с моими книгами, их как будто и в помине не было. Я участвовал в нескольких литературных декадах, ну и, как правило, книжные базары, распродажа. К моим коллегам подходят за автографами, даже толпятся вокруг, а я один как перст, будто все мною изданное проваливается куда-то».
Из подмосковного Красногорского госпиталя он 21 ноября 1982 года отправил письмо Конецкому: «А лежу я, брат, товарищ и друг, в центральном военном госпитале по поводу диабета и отнимания ног... Пульс у меня последнее время 120, давление 180/110 — сегодня утром чуть сознание не потерял, говорят, спазм в мозгах, загрудинная боль схватывает раза два в день. Так что, на всякий случай, прощай, друг мой, не поминай лихом».
Пока Конецкий сочинял «бодренький и лживый» ответ, из Москвы пришло известие: Юрий Павлович Казаков умер в ночь с 28 на 29 ноября от диабетического криза и инсульта...
Горькими словами писатель Андрей Битов подвел скорбный итог этой жизни: «Его смерть не стала, так сказать, общественным событием. Но она была и есть — общественное событие! Еще неведомого нам масштаба, но достаточно определенного смысла. Пускай он молчал и десять, и пятнадцать лет, — он был! Молчал он здесь. Он ни в чем не уронил и ничем не унизил им же впервые достигнутого уровня зарождавшейся было прозы. Молчащий писатель — тоже писатель. Он не врет. Он тем более писатель, если молчит здесь и у нас, в нашем разреженном бору (с которого по сосенке). Здесь он замолчал, здесь он молчал и здесь он смолчался. Юрий Казаков скончался не просто порядочным и честным человеком: Юрий Казаков никогда не «умирал как писатель» — он умер писателем».
За девять лет до смерти Юрий Павлович создал дивный рассказ «Свечечка». В нем, описывая прогулку с маленьким сыном по осенней даче, он пророчески оплакал ноябрь, как бы предчувствуя в нем свою последнюю ночь.
«Слушай, любишь ли ты позднюю осень? — спросил я у тебя.
— Любишь! — машинально отвечал ты.
— А я не люблю! — сказал я. — Ах, как не люблю я этой темноты, этих ранних сумерек, поздних рассветов и серых дней! Вся увядоша, яко трава, вся потребишася... Понимаешь ты, о чем я говорю?».
Надгробный плач! «Весь живот наш яко цвет есть, дым же и прах, и роса утренняя. Придите, воззрим на гроб ясно, где доброта телесная? Где юность, где очи красные и зрак наш? Вся увядоша яко трава, вся потребишася. Тем же ко Христу припадем со слезами».
Согласно церковному песнопению звучат слова Казакова: «Теперь вот и земля черна, и все умерло, и свет ушел, и как же хочется взмолиться: не уходи от меня, ибо горе близко и помочь мне некому! Понимаешь!.. А на самом деле, малыш, все на земле прекрасно — и ноябрь тоже! Ноябрь — как человек, который спит. Что ж, что темно, холодно и мертво —
это просто кажется, а на самом деле все живет». ■


2007-08-20 12:59:00


Источник: http://www.foma.ru/


— Смотри, какой туман! — сказал он жене, кладя руку на ее теплое плечо. — Ты не видишь звезд?Ему хотелось почему-то увидеть звезды...Ю. П. Казаков«В тумане»... Статьи. Новое в данном разделе.
православные cтатьи,христианство,литература,искусство,религия,христианский журнал,литературный журнал,
православие культура  Шторм (рассказ)
Сила тяготения (рассказ)Сила тяготения (рассказ)
Самое лучшее (рассказ)Самое лучшее (рассказ)
Горение (рассказ)Горение (рассказ)
Буду любить его всегда (рассказ)Буду любить его всегда (рассказ)
Безгрешная машина (рассказы)Безгрешная машина (рассказы)
Чудесная причина (рассказ)Чудесная причина (рассказ)
Слезы на том берегу (рассказ)Слезы на том берегу (рассказ)
Трудная дорога к морю (повесть)Трудная дорога к морю (повесть)
Темная комната (повесть)Темная комната (повесть)
Живое железо (рассказ)Живое железо (рассказ)
православные cтатьи,христианство,литература,искусство,религия,христианский журнал,литературный журнал,
православие культура  Исход Андрюхи Моисеева (рассказ)
Пора домой (рассказ)Пора домой (рассказ)
Мечтать не вредно или вредная мечта (рассказ)Мечтать не вредно или вредная мечта (рассказ)
Ожоги (рассказ)Ожоги (рассказ)
Воля Божия и человеческая (рассказ)Воля Божия и человеческая (рассказ)
Слава Богу! (рассказ)Слава Богу! (рассказ)
Добрыми делами (рассказ)Добрыми делами (рассказ)
Пожар (рассказ)Пожар (рассказ)
Держи удар! (рассказ)Держи удар! (рассказ)

Домой написать нам
Дизайн и программирование
N-Studio
Причал: Христианское творчество, психологи Любая перепечатка возможна только при выполнении условий. Несанкционированное использование материалов запрещено. Все права защищены
© 2024 Причал
Наши спонсоры: